Гротеск и сарказм в этом романе Юрия Морозова достигают своей наивысшей точки. Абсурд человеческих судеб укладывается автором в совдеповско-перестроечную систему координат. Главный герой, судьбой которого манипулирует автор, последовательно и логично выбывает из человеческого общества, потому что «на Земле конца XX века, на одной шестой части Серафим был явно лишним человеком».
Краски создаваемого полотна густы и плотны, сатира достаточно зла… Но ведь многое из всего нарисованного продолжает существовать ныне, хотя видится нами в навязанных средствами массовой информации более светлых тонах. В первом варианте эпилога Юрий Морозов делает интересные, угадавшие будущее выводы: «Литература перестала быть искусством и превратилась в разнообразный инструмент… Если бы я не был русским, да Серафим оказался не столь ярко выраженным славянином, да господам народным манипуляторам быть бы чуть-чуть поевреистей, что ли, книга наша получилась бы не столь бредовой, и глядишь, продавалась бы не хуже прочих…», но тогда «ушёл бы Серафим из моей памяти в другое измерение, а так не уходит. Мы ведь с ним привыкли друг к другу, я к нему — мученику, он ко мне — мучителю». Серафим — мученик, а окружает его вечный бред. Помимо мучений обычными человеческими страстями, душа его отторгает и ту долю признания его таланта, которую приняло «то» общество. И порою читателю, может быть, непонятны эти муки Серафима: «Когда я в очередной, бессчётный раз пью кофе, омерзительный напиток, освящённый пятью поколениями неврастеников, я в бессчётный раз ощущаю бессмыслие своего существования». «Может быть, я выживу. Другое дело — для чего?» «Жизнь — это болезнь, которая, к счастью, легко излечима». Есть доля шопенгауэровского пессимизма, но лишь доля, потому что большая часть ситуаций и образов комичны.
Чего только стоят «Сарказмы» и рассказ «Володька-глухой» (произведения Серафима Бредовского). По стилистике они в чём-то напоминают Хармса, отличаясь мастерством зарисовок, остроумием, удивляя и заставляя по-новому посмотреть на привычные вещи.
«Я ловлю обрывки инопланетных разговоров прохожих…» «…они сами настигают мои израненные земным многомиллиардным пережёвыванием одного и того же уши: квартира, мясо, рубли, развод, аборт, пенсия».
Встречи с женщинами, к красоте которых так чуток поначалу Серафим, начинаются романтически (загорающая на солнышке с обнажённой грудью лыжница Аделаида-Юлия на лесной поляне, нежная возлюбленная Лина), но постепенно переходят в фарс и даже полное безобразие. Лина имеет свойство напиваться, живёт с нелюбимым мужем, сочетающим в себе весь букет неприглядных человеческих качеств. У Лины Серафим неожиданно вступает в драку с её любовником, падает с лестницы, угодив головой в мусорное ведро.
