Сколько приятелей, собутыльников или знакомых годами встречались, пили, ели, шутили и ссорились с каким-нибудь Петькой Жавно, втихомолку, а иногда и открыто посмеиваясь над его страстью писать стишки или серенады, а когда годы отшумели и Петька умер, вдруг выяснилось, что это же был П. ЖАВНО — великий, гениальный, потрясающий, и ошеломлённые этим открытием бывшие приятели кидаются к письменным столам и строчат воспоминания о том, как они ещё 40–50 лет назад понимали одни из немногих, как гениален был их великий друг. Может быть, и с моим героем случится когда-нибудь то же самое, и тощие книжечки его откровений будут содрогать умы и внутренности грядущих почитателей. Смерти и годы свершают легенды с самыми нелегендарными личностями, а скольких действительных людей-легенд проглядели их современники. Культура масс и расхожие мнения запорошили глаза и мозги самым проницательным, а что уж говорить о всяких «знакомых».
Но успокойтесь, дорогие знакомые и приятели, я не поднимаю руку против наших с вами знакомств, я ведь тоже дрессированный, могу быть вежливым и обуздать себя. Забудьте о всяких там неопознанных гениях и спокойно плодитесь, благоустраивайте свои гнездовья и вступайте в кооперативы для укрепления финансового и национального самолюбия. А гении пусть идут негаженными тропами сами по себе. Мы позагадить их всегда успеем.
Существует, конечно, реальная вероятность того, что герой мой зауряден и блуд литераторского труда настолько не по нём, что даже эвклидовы желудки литконсультантов и редакторов, истекающие слюной при виде любой дисциплинированной бредятины, не ответили сим благородным рефлексом, ибо отвечать было не на что. Вот в это я не верю ни на секунду. Нет такого бреда или такой серятины, для которой не нашёлся бы свой ценитель и фэн. А с помощью рекламы, особенно телевизионной, даже газетную передовицу, так называемой «эпохи застоя» можно превратить в излюбленную настольную книгу целого народа. Однако не хочу и не могу быть судией себе подобных. Я — манипулятор моего героя и почти всего произошедшего с ним, как ни печально, не обладаю тотальной объективностью суждений, поскольку я, пусть трудно в этом признаться, всего-навсего человек со всеми вытекающими из этого трагикомического звания последствиями. Итак, пусть каждый за себя. Я за генерального манипулятора, главные герои — за главных героев, а все вместе только за обложку книги, в которую вложены последующие неслиянные, но нераздельные фарсы смутного человеческого бытия.
