— Только при одном условии: ты никогда и никому об этом не расскажешь.
— Хорошо.
— «Хорошо» — этого мало. Поклянись.
— Клянусь!
— Тогда…
Они вошли в храм. И снова у Адама замерло дыхание от того, что он увидел. Стены полукруглого зала были покрыты удивительными фресками, с вкрапленными в них настоящими жемчужинами. Сюжетами для одних явно послужили местные легенды. Другие посвящались житию богов. Были и вполне земные картинки, связанные с бытом туземцев. А еще — многочисленные изображения всякого рода экзотических животных, птиц и рыб.
Но больше всего Данрейвена поразила акустика. В храме, как в исполинской морской раковине, звучали эхо морского прибоя, шелест листьев, дуновение ветерка, отдаленное пение птиц. Звуки сливались, образуя сложнейшие аккорды, переходившие в завораживающую слух симфонию.
— Боже мой! — воскликнул Данрейвен. — Это же чудо!
Его слова наполнили зал. Адам поднял руки и отбил хлопками сложный пульсирующий ритм. Эхо повторило его вплоть до самых мельчайших оттенков. Он подумал, как великолепно звучал бы здесь его барабан. И какое неизгладимое впечатление произвел бы такой концерт на его коллег из Королевского географического общества! Ведь они даже не могут себе представить ничего подобного!
— Помни, никто не должен знать об этом, — снова шепнула ему таинственная незнакомка.
Он протянул руку и провел ладонью по ее густым и мягким волосам. Она с укором посмотрела на Данрейвена.
— Здесь непозволительны никакие вольности. Ибо это Храм любви.
— А что ты знаешь о любви, Лили?
— В Библии написано, что любовь — запретный плод.
Адам прыснул со смеху.
— Лили, милая! Запомни раз и навсегда: никогда не надо верить тому, что написано в книгах!
— Даже в Священном Писании?
— Тем более!
— Почему?
— Потому что выполнить все, о чем вещали пророки, просто невозможно. А потом, жизнь была бы такой скучной, если бы все следовали их заповедям!
Теперь уже рассмеялась Лилит.
— И Хейкуа говорит, что на свете нет ничего прекраснее запретной любви.
Адам хитро подмигнул ей и заговорщически шепнул:
— Хейкуа права.
— Послушай, великий жрец из заморской страны, а откуда тебе известна запретная любовь?
— Известна. А откуда — не скажу.
— Ты меня когда-нибудь посвятишь в эту тайну?
— Возможно, придет день, когда я это сделаю.
— Но не сейчас. Пока что я для тебя — запретный плод!
— Признайся, запретный плод, тебя когда-нибудь целовали?
— Нет, великий жрец, никогда.
— А тебе бы хотелось этого?
— Чего?
— Чтобы кто-нибудь тебя поцеловал.
