Черный Змей был так доволен смышленым и послушным рабом в те двое суток, которые они провели вместе, что не только, как и накануне, отдал ему лакомый кусок от собственного ужина, но и подарил шкуру буйвола с несколькими волосками — она должна была служить ему подстилкой, однако пленник вынужден был обойтись без одеяла. Но, поскольку наши читатели вспомнят (если обладают хорошей памятью), что всю его одежду составляла шкурка бобра, покрывавшая тело от нижних ребер до середины ноги, они не удивятся тому, что достойный негоциант, привыкший к климату Сенегамбии и Конго, почти всю ночь провел передвигая с места на место своего бобра и стараясь таким образом поочередно согреть разные части своей особы. Однако у всего есть хорошая сторона, и бессонница помогла ему узнать, что он вызывает у своих спутников упорное недоверие: при малейшем движении с его стороны он видел, как приподнимается чья-то голова и два глаза, по-волчьи сверкающие в темноте, тотчас устремляют взор на него. Капитан Памфил понял, что за ним наблюдают, и осторожность его удвоилась.
На следующее утро гуроны пустились в дорогу еще до рассвета; они все еще не покинули устья реки, такой широкой в этом месте, что она кажется впадающим в море озером. Ничто не мешало ходу лодки, течение почти не ощущалось: направление ветра, попутного или противного, не имело большого значения для суденышка. По обеим сторонам глазу открывались бескрайние просторы, растворяющиеся на горизонте в голубом небе, а на фоне его белыми точками виднелись дома. Время от времени в тех далях, где взгляд, затерявшись, переставал что-либо различать, показывались снежные вершины гор, принадлежавших к той цепи, что тянется от мыса Гаспе до истоков реки Огайо; но расстояние было очень большим, и невозможно было определить, небу или земле принадлежит это мимолетное видение.
Весь день прошел среди этих пейзажей, в которые капитан Памфил, казалось, пристально вглядывался и которыми любовался; однако эти впечатления, как бы ни были они сильны, ни на миг не отвлекли его от выполнения матросских обязанностей. Черный Змей, которому он вдвойне угодил своим хорошим вкусом и доброй службой, в минуту досуга протянул ему уже набитую трубку. Капитан Памфил тем выше оценил эту милость, что был лишен подобного удовольствия с тех самых пор, как Двойная Глотка зажег его носогрейку, погасшую во время бунта на «Роксолане», поэтому он, поклонившись, произнес:
