, еще до своего выхода в свет уже пользующееся заслуженной известностью. Жаден, не заставив долго себя упрашивать, достал из кармана рукопись и продолжил свою историю с того места, на котором остановился.
* * *
Попугай, купленный капитаном Памфилом, был великолепным экземпляром какаду — белоснежный, с черным, как эбеновое дерево, клювом и желтым, словно шафран, хохолком, поднимавшимся и опускавшимся в зависимости от хорошего или дурного настроения птицы, придавая ей то притворно-добродушное выражение бакалейщика в картузе, то грозный вид национального гвардейца в медвежьей шапке. Кроме внешней привлекательности, Катакуа обладал множеством приятных способностей: он одинаково хорошо говорил на английском, испанском и французском языках, пел «God save the king!»[15] не хуже лорда Веллингтона, «Pensativo estaba el cid»[16] — совершенно как Дон Карлос, а «Марсельезу» — как генерал Лафайет. Понятно, что при таких филологических наклонностях попугай не замедлил в обществе команды «Роксоланы» расширить круг своих познаний и, когда через неделю на горизонте показался остров Святой Елены, начал мастерски божиться по-провансальски, к великому восторгу капитана Памфила, который, как старинные трубадуры, говорил только на лангедоке.
Проснувшись, капитан Памфил обходил свое судно, проверяя, занят ли своим делом каждый человек и на месте ли каждая вещь. Приказав раздать матросам суточный рацион водки и распределив между юнгами удары линька; оглядев небо, изучив море и определив направление ветра; наконец, обретя ту безмятежность духа, какая дается сознанием исполненного долга, капитан в сопровождении Жака, который рос на глазах, разделяя с пернатым соперником всю привязанность хозяина, направлялся к попугаю и давал ему ежедневный урок провансальского языка. Если капитан Памфил был доволен учеником, он просовывал между прутьями клетки кусочек сахара — награду, казалось весьма ценимую Катакуа и вызывавшую жгучую зависть Жака. Случалось, какое-либо внезапное происшествие отвлекало внимание капитана; тогда Жак приближался к клетке и к полному отчаянию Катакуа действовал так ловко, что чаще всего кусок сахара доставался не тому, кому был предназначен, и тот, потрясая лапкой и подняв дыбом хохол, оглашал воздух самыми грозными своими песнями и самыми страшными ругательствами. Что касается Жака, он с невинным видом оставался поблизости от темницы, где бесновался обворованный попугай; если Жак не успевал сгрызть сахар, он засовывал остаток за щеку, оставляя его там потихоньку таять, а сам почесывал бока и блаженно жмурился (единственной карой за его преступление была необходимость пить сахар, вместо того чтобы его съесть).
