Ирина Роднянская вспоминает: "В самом конце 1960-х, когда был разорён "Новый мир" Твардовского, он начал читать в МГУ курс об эстетике раннего средневековья. На самом деле это был курс истории богословия и церкви, без лицемерия проведённый под знаком культурного развития и тем не менее абсолютно теологический курс.
Это было настоящее оглашение. Долгое время он был юнгианцем, и к христианству пришёл путём волхвов, через исследование, однако пришёл абсолютно бесповоротно. На лекциях собирались толпы людей, это было почти как в Политехническом музее, разве что конной милиции не было". Последние годы Аверинцев жил и преподавал в Австрии, в России его страшно не хватало.
Он умер практически за кафедрой: выступал на конференции в Ватикане, закончил выступление и почти сразу же после этого впал в кому, которая на долгие месяцы увела его за пределы человеческого общения. Сергей Сергеевич скончался в Вене, на 67-м году жизни. Согласно завещания он похоронен в Москве на Даниловском кладбище.
41. Всеволод Иванович Сахаров (22 февраля 1946, Москва – 14 октября 2009, Москва) – критик и литературовед. После армии поступил на филологический факультет МГУ, который окончил в 1970. В 1974 окончил очную аспирантуру Литературного института. Доктор наук. Мой сверстник и долгие годы коллега и единомышленник в литературной критике. Как он вспоминает: "У нас была литературная критика... Да, была когда-то… Я её ещё застал и хорошо помню, ибо сам начинал как активный критик именно в "толстых" журналах...".
Критика есть и сейчас, только Всеволод ещё задолго до смерти сам ушёл из неё, порвав со всей литературой. Ополчившись на многих своих друзей. Что было причиной? Я даже не знаю. По судьбе у него всё складывалось чересчур хорошо, защищался, выходили книги, статьи в журналах, занимал должности. Не диссидентствовал.
Он вспоминает: "Мы шли тесно следом за пресловутыми "шестидесятниками", читали тот же "Новый мир" и прежние "Юность" и "Молодую гвардию", раннего, лучшего Солженицына, раннего, лучшего Аксёнова, раннего, лучшего Битова (сегодня этих переживших себя и своё время "бывших людей" видеть-то трудно, не то что читать), жили непридуманными эмоциями, смешными, трогательными модами, летучими слухами и простодуш- ными мнениями неповторимой эпохи первых радостей.
Но были уже другими, подлинными "детьми" ХХ съезда, а не побочными отпрысками Сталина, каковыми, увы, приходится признать горделивых "шестидесятников"…" И после такого яркого взлёта – уход в пессимизм: "Критики сегодня практически нет, она не может жить без литературной среды, журнала и читателя. Подлинная критика – это отношение, личное острое мнение, честное высказывание законных претензий общества к позабывшей о своём назначении литературе, беспощадно правдивое суждение о любом писателе любого направления и ранга, без групповщины и политиканства. Сколько же тяжёлой злобы и мстительности она порождает... Нет литературы, нет и критики… И наоборот…"
