Для Кристалины не было на свете ничего важней волос. Она и замуж не пошла бы — ведь тогда нельзя будет оставить на ночь бигуди. Эйсн сказала, что и за миллион не согласилась бы накручивать сейчас волосы, так ее разморило, и, раскинув руки, плюхнулась на стеганое одеяло. Она была потливая и шумная девица, но Мэри предпочитала ее двум остальным.
— А, вот вы где! — сказал О'Тул, толкнув их дверь.
Девушки всполошились и потребовали, чтобы он сейчас же вышел, потому что они готовятся ко сну.
— Пойдем в гостиную, Дорис, — обратился он к Мэри и поманил ее согнутым указательным пальцем. Он был пьян и потому никак не мог поймать ее взглядом, знал только, что она где-то там.
— Иди проспись, ты пьян, — сказала Дорис, а он вдруг на секунду выпрямился и попросил, чтобы она не говорила за других.
— Идите спать, Майкл, вы устали, — сказала Мэри. Она старалась говорить спокойно, потому что он мог выкинуть любой фортель.
— Пойдем в гостиную, слышишь? — сказал он, ухватив Мэри за кисть, и потянул к двери.
Мэри вскрикнула, а Эйсн сказала, что размозжит ему голову, если он не отпустит девчонку.
— Дай-ка мне тот горшок, Дорис! — крикнула она, и тут Мэри начала плакать, испугавшись, что разразится скандал.
Мзри не выносила скандалов. Однажды отец с соседом крупно поспорили при ней из-за межи — Мэри так и не могла забыть этой истории; оба тогда хлебнули лишнего по случаю ярмарки.
— Ты тронулась или рехнулась? — сказал О'Тул, заметив, что она плачет.
— Даю две секунды, — предупредила Эйсн, нацелясь поднятым горшком на обалделое лицо О'Тула.
— Подобрались вы тут бесчувственные вороны сонные... вороны... — сказал О'Тул. — Нет, чтобы приобнять мужчину. — И, понося их, каждую в отдельности, он вышел.
Они с большой поспешностью закрыли дверь и приперли ее шкафом, чтобы О'Тул не вломился, когда будут спать.
Оставшись в одних комбинациях, легли; Мэри и Эйсн головами в одну сторону, а между лицами у них — ноги Кристалины.
— У тебя волосы хорошие, — шепнула Эйсн Мэри — единственно приятное, что смогла придумать.
Прочли молитву, пожелали друг другу спокойной ночи и, приладившись поудобней, затихли.
— Эх ты, — сказала Дорис, — в уборную я так и не сходила.
— Теперь не сходишь, — сказала Эйсн, — дверь загородили.
— Я сдохну, если сейчас не выйду, — сказала Дорис.
— И я, — сказала Кристалина, — столько выдули апельсиновой.
Мэри казалось диким, что они говорят так. В ее семье не обсуждали подобные вопросы, шли просто за плетень, и все тут. Однажды фермерский рабочий видел, как она в кустах присела, — и с того дня она ни разу не заговорила с ним, не подавала и виду, что узнаёт.
