— Я не смогу, извини. Я не отпросилась, а звонить сейчас без толку — начальство тоже обедает. Идем, проводишь меня, а вечером поговорим.
— Нет, Зинуля, мне, поверь, лучше пока милиции на глаза не попадаться. Пока их прыть поутихнет.
— Чудак-человек, да кому придет в голову тебя обвинять в убийстве? Ты же во Львове — заметный человек.
— Вот во Львове и буду с ними говорить, если нужно, не раньше. А пока — мне нужна машина, решил купить — не отступлю. Ты никого не знаешь, у кого имеется лишняя?
— Не знаю. Постой. У одной моей приятельницы есть «Жигули», может, она что-то посоветует?
— А муж приятельницы не будет против, если мы встретимся втроем?
— Мужа нет. Был, но они давно в разводе. Машина ей в наследство досталась, после деда-академика, он в институте Патона работал.
— Прекрасно. Звони приятельнице и договорись о встрече, только сегодня же, мне тянуть некогда.
— Попробую. Ее найти не так-то просто. Позвони мне часов в пять. Я уже бегу.
— Спасибо, Зинуля. Знаешь, лучше никому пока не говори, что мы виделись. Я — уехал, ты ничего не знаешь.
Жукровский с аппетитом, не спеша пообедал в ресторане. Столичный ресторан, а выбор из трех-четырех горячих блюд. «Девушка» лет сорока принесла, правда, закуску «ассорти», сама, очевидно, расстаралась: домашняя колбаска, ломти отварного языка, свинины, овощи, зелень. На третье выпил пару чашек кофе с «Чайкой», коньяк, судя по вкусу, соответствовал заказу.
Без четверти четыре он готов был продолжить умственное состязание «кто кого». Не оглядываясь, без опаски, устроился в сквере на скамейке, развернул последний номер «Радянськоi Украiни» — других газет в продаже уже не было. Отчеты с областных партактивов, рапорты тружеников полей — кто это читает?! Статья Д. Гнатюка, певца, изрядная галиматья, он, может, ее сам впервые прочитает. Тоже работка у журналистов: один во всех лицах, строчи за каждого. Знакомый газетчик любит позубоскалить на эту тему. Зубоскалит, а пишет всегда в струю. Иначе кто напечатает.
А Гнатюка он знает, заметный мужик. Только в прошлом году, в августе, в одном санатории отдыхали, в одном корпусе жили. От баб, как черт от ладана, бежал. А бабы, как мухи на мед. Он в воду — их пяток рядом плывет. Он под душ — они ручки-ножки подставляют. Разок съездили одной компанией на чебуреки, на Байдарские ворота. Посидели по-мужски. Кто же тогда расплатился? Не помнит.
Погода менялась на глазах: с севера шла темная, едва ли не до черноты, разрастающаяся вширь туча. Ветер налетел на сквер, срывая кленовый легкий лист. Осень. Наверно, только поэты любят этот унылый переход природы от буйства жизни к летаргии либо умиранию.
