– Ты говорил о святынях.
– Рядом с Аджлуном есть город, Анджара, а на краю его – пещера, где Иисус, Дева Мария и апостолы останавливались однажды. А к западу от крепости есть место под названием Телль Мар Ильяс – там-то Господь и забрал пророка Илию на небо, усадив на огненную колесницу.
– Разве мусульмане знают Илию?
– Конечно. Они зовут его Ильяс и считают посланником истины. У нас намного больше общего с мусульманами, чем хочет признавать церковь. – Даниэль усмехнулся. – Наш нынешний командир сказал, что меня зовут, как пророка. Данияр. У нас общие святые, только имена искажены. И мы никак не можем поделить те места, по которым ходил Иисус и все остальные.
– В Святой Земле я чувствую, будто хожу по облакам, – пробормотала Александра.
– Может быть, это и так.
После чего он умолк и смотрел в сторону.
Дорога шла сквозь сосновый лес и оливковые рощи. От жары все вокруг было пропитано хвойно-смолистым запахом; казалось, в такой благословенной местности не может произойти ничего плохого. И все же Александру не покидало беспокойство. Не только за Даниэля – за них обоих.
Что случилось этой ночью, что переменилось? Александра помнила: она плохо спала, ей снились кошмары. Снилось, будто она вновь в крепости Ахмар, в той холодной, скудно обставленной комнате, где держал ее Джабир, прежде чем сослать в темницу. Александре казалось, будто она сидит на краю кровати, раскачиваясь взад-вперед и обхватив себя за плечи руками, и ждет, что Джабир сейчас явится. Обычно он приходил на закате. Поэтому долгое время Александра ненавидела закат.
Потом, проведя долгое время в темнице, она вновь его полюбила. Закат, рассвет, день – все это долгое время казалось несуществующим, а потому снова стало прекрасным.
И вот когда Александре снился этот ужас – тоскливое ожидание, полутьма, узкие окна, – откуда-то появился Даниэль, и оказалось, что все позади. Оказалось, все не так страшно. Ничего не страшно, если рядом Даниэль по прозвищу Птица.
Он сказал ей что-то – она не помнила что, – а потом назвал госпожой, и вот тут-то Александра со всей отчетливостью и ясностью поняла, как это неправильно, если Даниэль называет ее так.
Ее ни с кем в жизни, пожалуй, не связывали такие узы, как с ним. Даже с мужем. Даже с родителями. Ни с кем. Никто не знал о ней столько, сколько этот франкский вор, нашедший в Святой Земле свое немудреное счастье; никто не знал так хорошо саму Александру. Ей казалось, это правда – может, потому, что правдой и было.
