— Понятно, — сердито ответила Кейт. — Кстати, не мог бы ты заодно сказать этим людям внизу, что я не вор и не убийца?
— Конечно, скажу. — Пьер улыбнулся, и она тоже улыбнулась ему в ответ. Сегодня он опять выглядел, как бармен Пит. Узкие вытертые джинсы облегали длинные ноги, а спортивный хлопковый свитер без рукавов обнажал его загорелые руки. — Ну, заходи. Добро пожаловать в дом Мориса.
Он провел ее в гостиную. Кейт никогда раньше не видела такой огромной и леденящей душу комнаты. В ней было так же уютно, как в холодильнике, у Кейт даже мурашки побежали по коже.
— Замерзла? — спросил Пит и вдруг положил ей руки на плечи. Она отступила назад.
— Нет. Дело, наверное, в этом современном дизайне — белой мебели и картинах абстракционистов… — Кейт оглянулась вокруг. Если не считать светлых кожаных диванов, комната была почти пуста, и ничто не отвлекало внимание от ослепительно белых степ, на которых висели огромные полотна.
— Ты молчишь, потому что тебе здесь нравится или боишься обидеть меня, сказав, что этот дом больше похож на музей, чем на жилище человека?
— Мне нравится современное искусство. — Кейт показала на картину, состоящую из размытых горизонтальных линий, которая, казалось, парила над белой софой. — Это ведь Ротко[1], не правда ли?
— Понятия не имею. А Морис обрадуется, когда встретит еще одного поклонника этой непонятной чепухи.
— Просто замечательно, — сказала Кейт, поворачиваясь вокруг, — но не думаю, что смогла бы постоянно жить здесь.
— Очень рад это слышать. Твое мнение совпадает с моим. Знаешь, у меня в спальне висит картина с трехглазой женщиной. Ложась спать, я всегда закрываю ее рубашкой. Морис называет меня варваром и говорит, что это Пикассо, а не вешалка. Но трехглазые женщины мне совсем не нравятся. Особенно когда я в кровати. — Пит взял ее за руку. — Чтобы не ссориться, дядя отвел мне комнату, в которую боится даже заглянуть. Мой стиль жизни его оскорбляет.
И, не спросив разрешения, Пит потащил Кейт в помещение, которое он назвал своим офисом. Ей сразу стало понятно, почему Морис не бывает здесь. Мебель, казалось, была куплена в комиссионном магазине. Все, кроме дивана, обитого красным бархатом, и оранжевого складного стула, было погребено под кипами газет, компьютерных распечаток и писем. На полу высились колонны коробок, а шкафы, занимающие две стены, были забиты книгами, бумагами и прочим хламом. Единственным намеком на домашний уют было засыхающее растение, посаженное в призовой кубок университета.
