Анна Пахомовна сидит и пристально и недоверчиво смотрит на Анну Пахомовну. Когда она шевелит правой рукой, другая Анна Пахомовна шевелит рукою левой. Затем они обе одновременно слюнят каждая два пальца на разных руках и проводят по разным бровям. Посередине брови намечается неровная тёмная ниточка, ничем не привлекательная, и обе Анны Пахомовны убеждаются, что это — не то. Затем, на минуту опасливо показав друг другу затылок, они с внезапной решимостью вытаскивают из причёсок шпильки, распускают жидковатые косы, подбирают их в горсть и прижимают пониже висков. Глазами не встречаясь, они обоюдно рассматривают получившееся и потому не замечают во взоре друг друга помеси панического страха с тревожной надеждой. Наконец ближняя Анна Пахомовна встает и упирается головой в лепестки и ёлочки лепного карниза, а дальняя ловко ныряет в стену, отсекает свою верхнюю часть по пояс и бледным выпуклым квадратом синей с полосками юбки остается маячить в зеркале.
С потолка раздается:
— Что бы ты сказал, Гриша, если бы я остригла волосы?
Именуемый Гришей Егор Егорович, читающий лёжа, ненаходчиво отвечает:
— Ну да, конечно.
— Ты не понимаешь меня. Я прошу у тебя совета: остричь или оставить так?
— Как остричь? Совсем остричь? То есть ты хочешь сказать — не простора всю голову?
Этот человек со своими вечными книжками может кого угодно вывести из терпения.
— Брось на минуту чтенье! Кстати, тебе давно пора одеваться и идти. Я просто говорю, что нелепо жалеть какие-то космы и возиться с причёсками и шпильками, когда все решительно ходят стриженые. У меня и времени нет причёсываться.
Очень ласковым и виноватым голосом Егор Егорович подтверждает:
— В сущности, действительно! Приходится возиться и затрачивать, а между тем…
— Ты правда так думаешь? Кажется, я осталась на весь Париж единственной с длинными волосами, и все решительно на меня странно смотрят. И если бы ещё какие-нибудь особенно длинные…
— Конечно! Если бы уж очень длинные, ты могла бы их… это… как-нибудь там особенно…
Со своей белой поляны Егор Егорович смотрит на вершину горы и пытается представить себе, что получится, когда Анна Пахомовна коротко стрижет волосы? Взмахом огромных ножниц он обкарнывает их по плечи, и Анна Пахомовна превращается в толстого дьякона в легкомысленной рясе. С осторожностью он говорит:
— Да, но… обыкновенно они должны, кажется, как-то виться, то есть там кудрявиться…
— Что? Ах, это, конечно, завивают у парикмахера. Главное, удобно, что можно завивать индифризаблем, сразу на полгода и больше.
