Она теперь совсем не похожа на ту маму, которая в толстой белой шали, с мешком за плечами уезжала зимой в далекий город. Но все равно, это та же наша мама.
После полудня пришла бабушка из Тимертау. Увидев ее в окно, мы с Оксаной выбежали навстречу. Но на этот раз нам совсем не было интересно, что лежит в ее больших карманах.
- А-а-а! Мои быстроногие! - говорит бабушка, берет нас за руки и торопливо шагает к дому.
Дома она обнимает папу и тихонько плачет.
- Знаешь, Оксана, - шепчу я, - слезы бабушки - ото слезы радости, сладкие слезы.
- Откуда ты знаешь?
- Дедушка Мансур так сказал.
- Молодец, крепко держишься, мама! Может, ты сделана из железа, раз ты из Тимертау? - шутит папа.
[Чимертау - Железная гора.]
- И железо ржавеет, сынок! А в трудные годы надо быть крепче железа.
Я не могу удержаться от смеха.
- Чего ты смеешься? - спрашивает Оксана.
- Как может быть бабушка из железа? Она вся мягкая, и руки у нее вон какие мягонъкие.
Оксана хмурит брови. Ей кажется, что я смеюсь над бабушкой.
После чая папа надел пилотку.
- Мать, - сказал он, - я с детьми пройдусь по полям. На фронте дал я себе слово: если вернусь, то, не снимая походного мешка, обойду все наши поля и луга... Может, и ты с нами пойдешь?
- На этот раз идите без меня. Никак не управлюсь с работой, говорит мама, осматривая меня и Оксану. - А почему вы без башмаков?
Вот так так? Мы совсем забыли о наших башмаках. Я сейчас же достаю их из-под кровати:
- Вот, папа, желтые башмачки с красными кисточками, которые в майский праздник принесла нам бабушка.
- У меня один башмак уплыл по Серебряной, да Ямиль догнал и принес его, - рассказывает сестра.
- Не я один, а с дедушкой Якшиголом...
- Башмаки были причиной и радости и горя, - улыбаясь, говорит бабушка. - До твоего приезда дети не хотели надевать их, берегли. А папа приехал - про башмаки забыли. Ай, дети, дети...
Мы быстро обуваемся и уходим с папой. Идем на Полевую сторону. Папа идет посередине, я бегу с одной стороны, Оксана - с другой.
Папа срывает пахучие травы, растирает их в руках и нюхает, поднимает нагретые солнцем камешки и подносит их к щеке. Опережая нас, он сбегает на дно глубокого оврага; цепляясь за травы, быстро поднимается наверх, срывает колючие фиолетовые цветы татарника, потом влезает на какой-нибудь большой камень и долго-долго всматривается в даль.
Папа привел нас в дальнюю березовую рощу, к роднику. Ох, и холодна вода в том роднике! Папа вымыл этой водой лицо и руки и, зачерпнув ее руками, пил. Мы с Оксаной тоже пили. Потом мы сели у родника на траву.
