— Элиза Трикё… — начал было мосье Ливе.
За столом уже называли эту фамилию, но я не обратил внимания. И в Сен-Никола я никогда не был и даже не знаю, как я тогда представлял себе эту деревню. Теперь-то я там побывал.
Довольно большое село, но фермы лежат разбросано, и только несколько домов скучилось вокруг церкви с приземистой колокольней.
— Прежде всего я бы предпочла, чтобы вы не упоминали при мне фамилию Трике… Элизе не следовало ее принимать. Мне не следовало соглашаться… Я не сделала бы большего для собственного ребенка…
— Вы лишили наследства своих племянников… — попытался вставить мосье Ливе, все еще державший на коленях портфель.
— Этих проходимцев, еще бы! Все Буэны проходимцы. Еще не успели предать земле моего дорогого усопшего, а они уже привалили всем семейством и стали распоряжаться как у себя дома! Не останови я их, они вынесли бы всю обстановку… И хоть бы один подошел ко мне на кладбище выразить соболезнование… К тому же такие прорвы… Эх, если б знать!.. Был же другой способ не оставить им ничего. Так распорядиться своим имуществом, чтобы иметь пожизненную ренту…
Очень долго, надо признаться, слова "пожизненная рента" оставались для меня загадкой.
— Я хотела им насолить… Подобрала Элизу… Я подобрала бы первую попавшуюся соплячку с улицы… И не будь у Элизы родителей, я бы ее удочерила…
Она взглянула на мадемуазель Фольен, словно ожидая одобрения.
— Вы даже не представляете, какие гадости эти люди мне делали, — продолжала она. — Я говорю о Буэнах, племянниках мужа. С самого начала они не желали признавать во мне родню… Достаточно сказать, что их пащенки подвешивали мне к звонку дохлых кошек… Добро бы только это! Они обмазывали несчастных тварей… надеюсь, догадываетесь чем?..
Я рассчитывала, что с Элизой мне будет не так одиноко в нашем большом доме… Первые годы она не знала, как мне угодить… Такая тихоня, с исповеди возвращается сложив ручки и потупив глаза… А на самом деле… Верно говорят: в тихом омуте черти водятся… Это у нее в крови сидело, и когда она втюрилась в Трике, так всякий стыд потеряла!.. Одна только я, дура старая, ни о чем не догадывалась… Принимала ее сюсюканье за чистую монету. "Крестненькая" — вот как она меня называла.
Я чуть не прыснул со смеху при мысли, что кто-нибудь мог называть тетю Валери "крестненькой".
— Все крестненькая да крестненькая… "Позвольте мне представить вам молодого человека, который… он такой приличный, такой серьезный… Я не переживу, если вы не дадите своего согласия…" Вот чего, мосье Ливе, я не решилась изложить вам в своем письме…
