В ту газету был завернут салат, газета была вчерашней; Марию привлекло сначала слово «Карвен», потом бросилось в глаза слово «драгоценности». Она расправила газету, разгладила ее рукой и стала читать статью. Когда она дочитала до конца, ни один мускул не дрогнул на ее лице, ни одна черта не отразила удивления, и даже пес, исключительно тонко чувствовавший перемены в ее настроении, не догадался, что присутствует при развязке – развязке истории, которая свела их троих: Марию, Герэ и его самого.
«Человек, убивший в Карвене ювелира, продолжает отрицать кражу. До сих пор не обнаружено никаких следов пропавших драгоценностей» и т. д. В статье та банальная история (теперь, спустя два месяца, никого уже не интересовавшая) пересказывалась бегло, сюжет вырисовывался весьма запутанный: не-кто Бодуен, личность подозрительная, выступавшая в данном случае покупателем, повздорил с ювелиром в его автомобиле, да так, что ювелир в испуге бросился бежать через поля по направлению к каналу, местонахождение которого Бодуен не помнил; злоумышленник признался, что догнал его и убил, но в порыве ярости, а не из корыстных побуждений. Ничего из пропавших ценностей не найдено. Тело ювелира зацепилось за якорь баржи, которая проволокла его десять километров до Карвена. Виновный, понятно, по-прежнему отказывался назвать место, где прятал драгоценности.
Если бы не салат, Марии скорее всего никогда бы не попалась на глаза эта статья, она бы ничего не узнала и продолжала бы жить, как раньше; мысль о такой возможности промелькнула у нее в мозгу, и что-то в ней оборвалось. Она тяжело опустилась на стул возле кухонного стола, не столько от изумления, сколько для того, чтобы как-то отреагировать на неожиданное открытие, и скорее ритуально, чем от волнения, выпила один за другим два стакана белого мартини. Она всегда это знала, говорила она себе с горькой усмешкой, она всегда знала, что Герэ слабак. Словно бы превозмогая себя, она поднялась в комнату удостовериться в существовании драгоценностей. Они были ослепительны, но неожиданно совершенно неуместны в ее жалкой лачуге; горделивые камни, лишившись отсвета крови, казались пожухшими и чуть ли не поддельными, хотя без сомнения были настоящими. И Мария, до сих пор прикасавшаяся к ним с инстинктивным благоговением, неожиданно для себя принялась подкидывать их в руке, потом выше, быстрее, дивясь их легкости, потом еще сильнее и наконец со смехом швырнула их в потолок и круто развернулась к двери. За спиной она слышала сухой звук чего-то падающего, подскакивающего на полу и небьющегося, но ее это уже не интересовало.
