– Не стоило его ногами пинать, – говорил клетчатый. – Ты ж видел, что он драться не умеет… Ты, голубчик, я смотрю, на подлости готов, если тебя задеть.
– Это кто ж меня задел?
Голос типа, которого Герэ называл опереточным гангстером, звучал теперь очень высоко. Может, Мария и не ошиблась, когда говорила о педерастических кудряшках… «Умеет она выражения подбирать», – подумал Герэ и затрясся в беззвучном смехе. И вообще, до чего же все смешно. Уморительная история получалась…
Зачем он стоит здесь с заложенным запекшейся кровью носом и болью в ребрах, а типы в баре говорят о нем, будто у них нет других занятий в этот час? «Оказался в центре внимания…» – сострил он про себя; его вдруг охватило совершенно нелепое для человека, подвергшегося избиению, чувство превосходства. Сейчас ему снова набьют морду, и от этой мысли он втянул живот, где до сих пор ощущалась боль. Впервые он не задавался вопросом, что он будет делать, почему и что скажут люди; просто он намеревался поступить сообразно своему желанию и внутренней потребности. И оттого чувствовал себя свободным, ощущение было сильным и пьянящим, эдакой спокойной экзальтацией, которая и была чувством свободы – он узнал его, хотя никогда не испытывал прежде. Чудно, конечно, когда свобода заключается в том, чтобы получать удары ногами, думал он, выходя из темноты.
Паршивая девица увидела его первой и завизжала так, что все обернулись. Посетители за столиками не видели их, у стойки на табуретах сидели только вышибала, коренастый, садист и девица, и Герэ вздохнул с облегчением. Во время этой глупой драки на него нагоняли страх не столько трое его противников, сколько перепуганные лица неизвестных клиентов.
– Ну и ну, – сказал портье, – он что, еще захотел?
Он слез с табурета, и тот, что изображал из себя крутого, – тоже. Клетчатый же остался сидеть, он повернул голову и посмотрел на Герэ, как тому показалось, с симпатией.
– Что ты здесь делаешь, приятель? – спросил он. – Тебя уже так отделали, что лучше бы тебе отлежаться…
Герэ остановился в метре от них и смотрел на них с видом, который они приняли за нерешительность, так что садист, поначалу растерявшийся, снова принялся язвить.
– Оставь его. Коли он мазохист, я ему помогу. Не возражаешь? Только костюм марать не хочу…
Он снял пиджак и нервозным движением кинул девице, а та его, то ли по рассеянности, то ли завороженная Герэ, уронила. Пижон уже раскрыл рот, чтоб изрыгнуть какое-нибудь ругательство, но потом, решив не терять времени, принял боксерскую стойку, выставив левый кулак вперед, а правый – перед лицом. «Как в кино», – подумалось Герэ, который стоял, опустив руки, и легонько покачивался. Он был в тысяче миль отсюда и ощущал только беспредельную лень…
