Наше житье | страница 25



От постоянного тихого, заглушенного страдания Амалия сделалась сентиментальной, и однажды вечером, когда в зале санатории молоденькая венка спела модный романс:

«Du kannst sie wohl verlassen,
Vergessen kannst du sie nisht».[1]

Амалия опустила голову и тихо заплакала.

Да! Конечно, она могла отказаться от занфткухена, и от шмандкухена, и от цвибака. Да! Отказаться, но не забыть. Забыть, — никогда!

* * *

Но вот наступил перелом.

Отрешенная от земных радостей, Амалия стала искать удовлетворения в области тонких душевных переживаний. Она стала интересоваться чужими флиртами, чужими романами, чужими цветами, чужими письмами и чужими скандалами.

Вот идет по улице дама.

Амалия приостанавливается и смотрит куда она идет.

— Эге!

С другой стороны улицы идет господин. Ну, конечно, он сейчас встретится с дамой. О, ужас! Ужас! Какие нравы! Она, наверное, замужняя. Бедные ее дети!

Но что это! Господин не подошел к даме и даже не поклонился. Странно. Неужели они незнакомы? Ну, нет! Амалию не так легко провести. Она отлично понимает, что это только притворство. Это все делается, чтобы отвести глаза! Несчастные дети, — такая мать!

Амалия спешит к своей единомышленнице, к фрау Нерзальц из Франкфурта, почтенной и честной женщине, томящейся по жаренной колбасе с капустой.

— Вы слышали, фрау Нерзальц, какой ужас! Та дама, что носит красную шляпу… О, я даже не могу сказать! Бедный муж! Несчастные дети.

— Ну, как так не можете сказать? Вы все-таки скажите.

— О, нет, я не могу. Но вы, вероятно, уже сами догадываетесь?

Но фрау Нерзальц трудно оторвать свое воображение от жаренной колбасы, и она настаивает:

— А все-таки скажите!

Тогда Амалия наклоняется к ее уху и шепчет:

— Она и тот длинный господин делают вид, что даже незнакомы. А? Каково!

Фрау Нерзальц забывает колбасу и капусту.

— А сами, значит, уже… ай-ай-ай! Ну как это можно держать их в санатории, где живут честные женщины.

— Ужасно! Я сегодня подумала: вдруг бы здесь была моя дочь и увидела такую сцену: он идет, она идет — и не кланяются. Что бы могло подумать невинное дитя? Ужас!

* * *

В коридоре своего пансиона как-то утром Амалия встретила новую жиличку, молодую веселую даму. Дама шла, постукивая каблуками, и напевала что-то, прижимая к лицу большой букет красной гвоздики.

Все это Амалии не понравилось и показалось подозрительным. Зачем стучит, зачем поет и зачем букет?

Жиличка оказалась соседкой по комнате.

И это было обидно.

— Туда же, поселилась рядом. Хороши порядки! Каждый может приехать и поселиться.