Кривокорытов запутался и вспотел. На него в упор смотрели Начальники искусства и безопасности.
— Ну вот и прекрасно! — облегчённо закончил Генеральный секретарь и кивнул Начальнику безопасности:
— Отберите у товарища актёра подписку о не выезде, подписку о неразглашении, - и пусть обживает рабочее место...
Стояла чудная зимняя ночь. Около Спасской сопровождающие Кривокорытова лица отперли дверцу в стене и долго спускались вниз по мраморной лестнице. Затем шли по узкому коридору под площадью и вновь начали подниматся. Ярко освящённая крышка люка поблескивала надписью «Запасной выход». Офицер открыл её, и группа вылезла в мавзолее.
Суетились рабочие, откинув кузов саркофага, - проводили трубы микроклимата.
— Здесь, товарищ Кривокорытов! — рапортовал офицер охраны. Актёр оглянулся. Тошнотворный приступ тоски морозил душу. «Боги, боги искусства, зачем вы покинули меня! Неужели лежать в гробу по системе Станиславского?» — внутренне стонал актёр.
И лёг репетировать.
Он сосредоточился, положил руки: левую - плашмя на грудь, правую - чуть сжав в кулак. Скорбно расслабил веки.
— Великолепно! — раздался по радио, спрятанному под подушкой, голос Начальника искусств. — Но уж слишком живой. Нельзя ли немножко умереть?
Приказывал Начальник.
Кривокорытов подчинился.
— Так держать!
Доступ в мавзолей начался в 11 утра.
В интимном кругу обсуждали, что делать.
— Не лучшая находка, этот Кривокорытов.
— Идея! — воскликнул Начальник искусств, бешено вращая глазами. Столпившись, выслушали проект. Смеялись и гладили себя по животам.
* * *
Ваня Чмотанов сошёл в тихом Голоколамске. Душа его наслаждалась прекрасным зимним днём и покоем провинции.
Он прошёл через город. Рядом с развалившейся церковью стоял аккуратный чистенький домик. Из трубы шёл дым. «Нежданная радость - это я», — тщеславно подумал Чмотанов и свистнул. В окне мелькнуло лицо. Загремели засовом.
— Ванечка! — восклицала Маня. — Соколик мой необыкновенный!
Маняша была совершенно круглая по телосложению, курносая: она встречала друга в чудесной махеровой кофте цвета весенней лягушки.
Они расцеловались в дверях.
— А я, дура, думаю: заловили моего соколика, давно не видать.
