Кривокорытов не оценил нового штриха, а даже расстроился. Он шёл по служебному подземному ходу в отвратительном расположении духа.
Но когда он лёг и мимо пошли тысячи людей, он вновь преисполнился важностью задачи и подобрел.
Всё шло хорошо.
В полдень с последним ударом курантов Кривокорытов ощутил неудобство в левой ноздре. Постепенно осозновал он причину. Невыстреженный волосок щекотал в носу. Тихо, но губительно, с каждым вздохом приближая страшное, Роберт собрал в кулак весь профессиональный опыт актёра. О, если бы можно было почесать нос рукой. Ведь и раньше бывали подобные случаи. Роберт вспомнил, как нужно было зарыдать, когда положительная героиня в одной пьесе провалилась в сортир и утонула. И он закрыл лицо рукавом из бутафорского шёлка и превратил гомерический смех в трогательный плач.
Волосок шевелился. Рушились города, кричали женщины, свергались правительства, и весь земной шар объял огонь новой мировой войны.
Фокстрот по радио оборвался.
— Аллё, аллё, Кривокорытов! — раздался голос Начальника безопасности.
— Что это Вы задумали?
Кривокорытов напряг железную волю актёра.
— Бросьте Вы эти штучки! — загремел Начальник. Неумолимо приближался миг предательства Родины. В голове Кривокорытова помутилось, он раздулся, как лягушка. Земной шар сошёл со своей орбиты и неотвратимо падал на раскалённое солнце.
— Ап-чхи!
— Я тебя расстреляю, собака! Продажная шкура! Фашист! — орал Начальник в подушке фальшивой мумии. Актёр понял, что всё кончено. С воем он вскочил на четвереньки, запрыгал, рыдая, под стеклом.
Ударившись головой о крышку, падая, Кривокорытов каблуком распорол перину, и гагачий пух затопил хрустальную гробницу. Актёр бился в застеклённом пространстве, словно гусь в пухощипательной машине.
Оцепенение посетителей длилось вечность. Страшным рёвом взорвались сошедшие с ума. Толпа бросилась к саркофагу.
— Воскрес! Воскрес!
— Задохнётся!
— На помощь!
Чудесная весть, словно ток, пронизала очередь. Народные массы хлынули в склеп, повалив и растоптав охрану. Вмиг была сорвана крышка. Под вой и хихиканье сумасшедших, затравленно глядя, выпрямлялся Кривокорытов.
— Воскрес! — орали кругом и плакали, хватаясь за полы тёмнооливкового френча.
Офицер Шолкин побледнел и протискался в каморку с телефоном. Он отрапортовал о случившемся Генеральному секретарю и, деловито поглядев на часы, застрелился.
