Соседка Марфа Андреевна, с запекшимся румянцем, как у всех женщин, чья жизнь прошла на кухне, кивала, собирая складками подбородок. Она же кивала и словам Анны.
— Спешат семейные, с детьми, а я одна.
— Лодки, говорят, под раненых забрали.
— Если будет надо, я и так переплыву.
— Из-за меня ты…
— Не говори так, мама.
Когда Анна сдвигала брови, резче выступало их сходство. Только у матери живой серый блеск глаз завял с годами, с болезнью.
— Если бы я одна оставалась. Вдвоем не пропадем. Правда, Марфа Андреевна?
Марфа Андреевна кивала ее словам. Разговаривая с матерью, Анна поворачивала голову к двери.
— Ты кого-то ждешь?
— Может быть, придет Павел, — неохотно ответила Анна.
Мать обрадовалась:
— Ты его видела?
— Нет, с того дня, как он ушел на строительство укреплений, мы не виделись.
— Откуда же ты знаешь, что он обязательно должен прийти?
— Я не говорю, что обязательно, а думаю, должен прийти.
И, встав, Анна ушла в свою комнату. Проводив ее глазами, мать переглянулась с Марфой Андреевной.
— Посмотри, что она там делает, — через минуту попросила мать.
Марфа Андреевна, возвратившись, сообщила:
— Смотрит во двор.
— А вдруг он совсем не придет?! И она, ожидаючи, проведет время. Не пойму я ее, Андреевна. Всегда скрытная была. Придет из школы, никогда не похвалится, что пятерку получила. Сережа, тот нараспашку.
4
Тот, кто впервые переступил бы порог комнаты Анны, никогда не подумал бы, что здесь живет женщина.
Ни одного из тех украшений, которые обычно расстанавливает и развешивает женская рука, он не заметил бы здесь: ни фарфоровых слоников на туалетном столе, ни кружевных, собственного рукоделия, накидок на подушках и вышивок на диване. Лишь внимательнее присматриваясь, увидел бы над узкой кроватью приколотый к стене фотографический портрет: большелобая голова в кепке, с тяжеловатым взглядом, с папиросой в углу рта. А рядом — вырезку из журнала: «Марина Семенова — Одетта».
Не зажигая света, Анна, чуть перегнувшись через подоконник, смотрела во двор. Взор ее, скользивший по четко очерченному подковой дома двору, встречал входивших в подъезды налегке и провожал выходивших из подъездов с вещами людей, а ухо слышало постукивание каблуков по асфальтовым дорожкам. Особенно стучали каблучки детей, которых матери выводили из дверей подъездов. Даже самые маленькие несли в руках узелки и чемоданчики, и за плечами у них были сумки на помочах. Ничем до этого в жизни не были так поражены слух и зрение Анны, как этим торопливым топотком маленьких ног по асфальту и этими дорожными сумками у детей за плечами.
