— Через несколько месяцев и она покинет меня, чтобы принадлежать мужу, и мне страшно подумать о том, каким одиноким я вернусь к прежнему бесцельному существованию. Вы не можете себе представить, как я» завидую вашему отцу! Он так уверенно стоит на земле благодаря труду, тысячам людей он дает заработать на хлеб, всеобщая любовь и уважение окружают его и последуют за ним в могилу; когда же я подвожу итог своей жизни, то что я вижу?
Майя, пораженная этими горькими словами, взглянула на него. Впервые Вильденроде заговорил с ней таким тоном; она знала его лишь остроумным светским кавалером, который по отношению к ней всегда оставался пожилым человеком, шутливо разговаривающим с молоденькой девушкой. Сегодня он говорил иначе — позволил ей заглянуть в его душу, и это победило ее робость.
— Я думала, что вы счастливы в этой жизни, которая кажется такой беззаботной и привлекательной, когда вы рассказываете о ней, — тихо сказала она.
— Счастлив? Нет, Майя, я никогда не был счастлив, ни одного дня, ни одного часа.
— Но в таком случае… зачем же вы продолжали так жить?
— Зачем? Зачем вообще люди живут? Чтобы добиться счастья, о котором нам поют еще в колыбели и которое в молодости чудится нам скрытым там, в огромном мире, в голубой дали. Не зная покоя, мы лихорадочно гоняемся за ним, все надеемся, что еще настигнем его, а оно отступает все дальше и дальше, наконец, бледнеет и рассеивается, как дым; тогда мы отказываемся от погони, а вместе с тем и от надежды.
В этих словах чувствовалась с трудом сдерживаемая мука, ведь Вильденроде лучше чем кому другому была знакома эта погоня за счастьем, которое он искал столько лет напролет; какими путями он стремился к нему — знал только он сам.
В этой прекрасной обстановке, среди весенней природы, где все дышало красотой и миром, его печальное признание прозвучало как-то странно. Вильденроде глубоко перевел дыхание, как будто хотел вместе со вздохом вдохнуть в себя мир и чистоту; потом он взглянул на розовое детское личико Майи, не задетое даже легким дыханием той жизни, которую он узнал до мельчайших подробностей; в темных глазах, смотревших на него, сверкали слезы, и тихий, дрожащий голос произнес:
— Все, что вы говорите, так грустно, дышит таким отчаянием! Неужели вы в самом деле больше не верите в возможность счастья?
— О, нет, теперь я верю! — горячо воскликнул Оскар. — Здесь, в Оденсберге, я опять научился надеяться. Это повторение старой сказки о драгоценном камне, который ищут тысячи людей по разным дорогам, в то время как он спрятан где-то в молчаливом дремучем лесу; наконец, один счастливец находит его; может быть, и я такой же счастливец! — и барон, схватив руку девушки, крепко сжал ее.
