— Надо полагать, в этом полугодии в рейхстаге будут происходить бурные прения, — сказал Дернбург. — Рейхстаг будет созван сразу же после окончания выборов, и мне, вероятно, придется пожертвовать ему большую часть зимы.
— Разве вы так уверены, что вас опять выберут?
— Разумеется! Двадцать лет я был представителем своих избирателей, и оденсбергских голосов вполне достаточно, чтобы обеспечить мое избрание.
— Я именно потому и спросил. Вы в самом деле так уверены в этих голосах? За последние три года многое изменилось.
— У меня — нет, — спокойно возразил Дернбург. — Я и мои рабочие знаем друг друга несколько десятков лет. Правда, мне известно, что и здесь не обходится без нашептываний и подстрекательств, при всей своей власти я не могу оградить от них Оденсберг; может быть, некоторые из рабочих и прислушиваются к этой пропаганде, но основная масса твердо стоит за меня.
— Будем надеяться, что это так. — В голосе барона слышался легкий оттенок сомнения; несмотря на непродолжительность пребывания в Оденсберге, он уже познакомился с положением дел. — Местные социал-демократы что-то необыкновенно деятельны, всюду агитируют, и уже во многих избирательных округах получились самые неприятные сюрпризы.
— Но здесь кандидат — я и, мне кажется, я достаточно силен, чтобы тягаться с этими господами, — сказал Дернбург со спокойной уверенностью человека, чувствующего себя в полной безопасности.
Вильденроде собирался возражать, как вдруг с лужайки донесся звонкий смех, и он тотчас посмотрел туда.
Он залюбовался ловкими движениями игравших там двух стройных молодых людей, щеки которых пылали от волнения и увлечения. Каждый старался превзойти другого в игре и торжествовал, когда противник делал неудачный ход; они, как дети, бегали и весело дразнили друг друга. Глаза Дернбурга последовали за взглядом его спутника, и его лицо осветилось улыбкой.
— Резвы, как дети! Моей крошке Майе в шестнадцать лет еще позволительно так резвиться, но лейтенант, кажется, подчас совершенно забывает, что он уже не мальчик.
— Я боюсь, что граф Экардштейн вообще никогда не научится серьезности взрослого человека, — холодно сказал Вильденроде, — он очень мил, но чрезвычайно несерьезен.
— Вы несправедливы к нему; Виктор, к сожалению, легкомыслен и причинил немало хлопот родителям всякого рода сумасбродными и юношескими проказами, о которых вам могут рассказать и в Оденсберге, но сердце у него доброе. Он не гений, но откровенный и честный малый и достаточно одарен способностями для того, чтобы стать со временем хорошим офицером.
