Своей дорогой | страница 105
Девушка утвердительно кивнула.
— Ваш брак вырвет вас из прежней обстановки и освободит от угнетения брата, освободитесь же и от его влияния! Не давайте ему распоряжаться вашей жизнью; его вмешательство принесет вам несчастье и гибель. То, что я раньше только подозревал, теперь знаю точно. Дорога барона идет по краю пропасти.
Цецилия вздрогнула. Она вспомнила о мрачной угрозе, которой Оскар заставил ее остаться в Оденсберге, и в ее воображении всплыл образ мертвого отца.
— Не продолжайте! — Она с усилием овладела собой. — Вы говорите о моем брате.
— Да, о вашем брате, — выразительно повторил Рунек, — и вы не возражаете мне; следовательно, вы знаете…
— Я ничего не знаю, не хочу ничего знать! О, Господи! Сжальтесь же надо мной! — Цецилия обеими руками закрыла лицо и покачнулась.
Эгберт мгновенно оказался рядом и поддержал ее; как и тогда на Альбенштейне, ее голова с бледным лицом и закрытыми глазами лежала на его плече.
— Цецилия!
В этом единственном слове, сорвавшемся с губ Эгберта, слышалась пылкая страсть; большие темные глаза Цецилии медленно открылись и встретились с его глазами; одну секунду — целую вечность — они смотрели друг другу в глаза.
Громкие звонкие удары часов возвестили полдень. Эгберт опустил руки и отступил.
— Сделайте Эриха счастливым! — глухо произнес он. — Прощайте, Цецилия!
Через секунду его уже не было в комнате, а Цецилия, прижимаясь пылающим лбом к холодному мрамору камина, плакала; ей казалось, что ее сердце разрывается на части.
15
Домики многочисленных служащих Оденсберга образовывали нечто вроде маленького городка. Тут был и дом доктора Гагенбаха — маленькая вилла в швейцарском стиле. Она была рассчитана на довольно многочисленное семейство, но пожилой холостяк-доктор и не думал жениться и уже много лет жил один в обществе старухи-ключницы, а теперь к ним присоединился его племянник. В качестве главного врача Гагенбах имел обширную практику в самом Оденсберге, но к нему часто обращались и со стороны.
И сегодня в его приемной сидел приезжий пациент, впрочем, внешне далеко не походивший на больного. На вид этому мужчине было приблизительно лет сорок и был он весьма внушительной полноты; его руки едва сходились на объемистом брюшке, а глаза почти исчезали за пухлыми, красными, лоснящимися щеками. Тем не менее он чрезвычайно долго рассказывал о своих страданиях и перечислил целый ряд недугов. Наконец Гагенбах перебил его.
— Все, что вы мне рассказываете, я прекрасно знаю, господин Вильман. Я неоднократно говорил вам о том, что вы слишком много внимания уделяете своей драгоценной особе. Если вы не станете в меру пить и есть, не будете укреплять здоровье моционом, то лекарства, которые я вам прописал, не помогут.
