Прежде всего бросается в глаза, что многие фельетоны практически представляют собой драматические сценки, порой одноактные пьесы-миниатюры. Без всякого авторского присутствия, которое выражается только в пояснительных, служебных ремарках, воссоздается фантастический, разметенный в куски быт во всем богатейшем спектре живых голосов и типов времени. Много раз Булгаков дает жанровые подзаголовки: «сцена», «сценка», «пьеса в 1 действии», «мучительное умирание от жажды в 1 действии, 8 картинах», «Ревизор с вышибанием (новая постановка)», «сцена с натуры», «пьеса может идти вместо „Заговора императрицы“, „Сцена представляет темную ночь на станции Ржев II“ и т. д.
Это, конечно, самый первый и очевидный театральный срез „малой прозы“. Второй, и более существенный, в том, что бытовое действие чаще всего разворачивается в пределах театрализованного пространства. Действительность, как у Гоголя, сначала преобразуется по законам театра, театрализуется, между писателем и жизнью — „волшебная камера“ сцены, через которую Булгаков „пропускает“ своих бесчисленных героев. В сущности, большая часть фельетонного массива построена по этюдному методу, известному режиссерам. Жизнь подбрасывает тему, которая в виде рабкоровского письма становится эпиграфом, и на эту тему Ол-Райт, Г. П. Ухов, Эмма Б., Михаил М., Неизвестный, он же Михаил Булгаков, предлагает читателю игровой, драматургический этюд, построенный по законам малой драматической формы.
Вот обычный и характерный пример театрального хода булгаковской мысли. Фельетон называется „Мертвые ходят“. Тема заявлена в письме рабкора № 2121: „У котельщика 2 уч. сл. тяги Северных умер младенец. Фельдшер потребовал принести ребенка к себе, чтобы констатировать смерть“. Сразу же вслед за обозначенной темой — короткая булгаковская ремарка: „Приемный покой. Клиентов принимает фельдшер“.
Больше никаких авторских пояснений нет, жизнь открывается в ее собственном движении. Диалог полон блестящих поворотов и неожиданностей, характерных для будущего автора „Зойкиной квартиры“ и „Ивана Васильевича“.
„— Удостоверить требуется. Хоронить надо.
— А… Констатировать, стало быть… Что ж, давай ее сюда.
— Помилуйте, Федор Наумович, мертвенькая. Лежит. А вы живой.
— Я живой, да один. А вас мертвых — бугры“.
И пошло, и поехало. Стремительный бег театральной фантазии наслаивает сцену за сценой, к фельдшеру уже стоит очередь желающих „удостоверить“, то есть „констатировать“, — с гробами. Апофеоз такой: приходит запыхавшийся старичок, который решил заблаговременно запастись справкой о смерти: „Я, видите ли, Федор Наумович, одинокий. Привозить-то меня некому. Соседи говорят, сходи заранее, Пафнутьич, к Федору Наумовичу, запишись, а то завтра возиться с тобой некогда. А больше дня ты все равно не протянешь“.
