Пораженная тем, что с ней происходит, Дженни вдруг резко отодвинулась от Мэтта и сказала:
— Я… Мне надо домой, Мэтт.
Мэтт не проронил ни слова, лицо его потемнело. Дженни ощутила поднимавшийся в нем скрытый протест, когда он помогал ей забраться на облучок фургона. Еще больше ее удивило, когда он, прежде чем позволить ей уехать, поднялся на облучок вместе с ней и прикипел к ее губам поцелуем, в котором сквозила неподдельная страсть.
После этого слегка подрагивавшими от чувств руками он вручил ей поводья и соскочил на землю.
Не зная, как быть и что сказать на прощание, Дженни инстинктивно цокнула языком, пробуждая к жизни своего старого мерина. Старина Сторми сдвинул фургон с места, и Дженни покатила дальше по прерии, глядя прямо перед собой и опасаясь оглянуться, чтобы не встретиться глазами с Мэттом.
Такер чувствовал себя не лучшим образом, направляясь к своей хижине, находившейся в самом диком и заброшенном: углу владений брата. Приняв решение встретиться с Дженни, он, не откладывая дела в долгий ящик, воспользовался, для этого первой же возможностью и подкараулил ее на дороге, пересекавшей прерию.
И Дженни приняла его за Мэтта.
Такер еще больше помрачнел. Он собирался соблазнить ее, чтобы насолить Мэтту, но проблема заключалась в том, что Дженни нисколько не походила на созданный его воображением образ суженой брата. Разумеется, тот факт, что внешне она оказалась ничем не выдающейся женщиной, иначе говоря, «простушкой», как ее обычно называли, подтвердился на все сто процентов. По крайней мере так мог думать всякий, кому столь односторонний подход казался удобнее. Из-за этого бедняжка имела склонность к самоуничижению, и это казалось Такеру несправедливым, поскольку он считал, что у нее, если не обращать внимания на внешность, много прекрасных качеств. Истина же заключалась в том, что ему не приходилось прежде встречать женщин, похожих на Дженни, которые способны смотреть собеседнику в глаза, задавая ему даже очень непростой вопрос. Это не говоря уже о ее способности понять человеческую душу и стремлении оправдывать поступки других людей, что подтвердилось, когда он, изображая Мэтта, сознался в связи с Самантой Ригг.
Странное дело, он сочувствовал ее душевной боли, хотя никоим образом не был в ней повинен.
Неожиданно Такер разозлился. Дженни ответила на его спонтанный страстный порыв — и в этом невозможно было усомниться, — но только потому, что видела в нем Мэтта Стрейта, его «привилегированного» старшего братца.
