— Нет, что вы! Я просто рисовала… Совсем забыла: надо найти альбом и сумку! Я выронила их, когда бежала к мосту. Прошу прощения…
Она вскочила, радуясь возможности освободиться от чар бархатистого голоса и темно-синих глаз.
— Я с тобой.
— Босиком?
— Ну и что? В армии бывало и хуже. Я должен позаботиться о том, чтобы ты не сбежала. Пока мы оба не высохнем, ты — моя заложница. — Франческа нервно вздрогнула, но Маркус рассмеялся, встал и подал ей руку. — Где ты выронила альбом?
Вскоре они нашли орхидею, которую рисовала Франческа, а альбом и сумка оказались неподалеку. Маркус подобрал альбом, не отпуская руку Франчески, и внимательно рассмотрел рисунок.
— Недурно, — заметил он. — Кто научил тебя рисовать?
— Мадам Элизабет. — Франческа смущенно вспыхнула. — То есть мадам де Ромэн, моя гувернантка.
— Идем на солнце, мне холодно.
Взяв сумку, Маркус отвел девушку к поваленному дереву. На этот раз Франческа смело села рядом, сама удивляясь своей непринужденности в присутствии незнакомого человека, который по-прежнему держал ее за руку.
— Ты покажешь мне другие свои работы? Франческа зарделась от удовольствия.
— Конечно, — робко ответила она.
Ее собеседник излучал обаяние, и мало-помалу Франческа разговорилась, чувствуя себя свободнее, чем когда-либо прежде. Иногда, перехватив его ласковый и понимающий взгляд, она запиналась, но Маркус тут же задавал какой-нибудь вопрос о рисунках, и девушка продолжала ему что-то оживленно рассказывать.
Наконец она замолчала.
— Больше мне нечего показать вам. Остальные мои работы дома, — сообщила она.
Маркус не ответил, и Франческа, вскинув голову, прочла вопрос в его глазах.
— Почему ты сказала, что тебя считают дурнушкой? — с расстановкой произнес он.
— Потому, что так оно и есть! Все твердят об этом в один голос.
— Это неправда, Франческа. В тебе есть сходство с твоими рисунками — выразительность, утонченность, грация.
— Вы очень любезны, — отозвалась она, вновь приходя в волнение.
— Я не льщу тебе, поверь!
— Вы наверняка хвалите меня лишь по доброте душевной, а это ни к чему. Я уже давно привыкла к своей внешности. Если вы не смените тему, мне придется уйти. Платье уже высохло — как и ваша одежда.
— Сколько тебе лет? — вдруг спросил он, когда они встали.
Она смутилась и солгала:
— Семнадцать, — но, почувствовав скептический взгляд Маркуса, снова отважилась на ложь: — Почти семнадцать.
— Значит, ты уже вступила в пору юности. Ты когда-нибудь была влюблена?
