— Вот тебе для начала небесное знамение,— сказал Оуэн Гуд.— Странно, но это облако очень похоже на свинью...
— Или на кита[21],— откликнулся Крейн и было зевнул, но, поглядев на небо, встряхнулся. Художники давно заметили, что облака весомы и объемны; однако не до такой же степени.
— Это не облако,— резко сказал он.— Это дирижабль...
Странная глыба все росла, и чем четче она становилась, тем невероятней.
— Господи, милостивый! — закричал Гуд.— Да это свинья!
— Дирижабль в виде свиньи,— уточнил полковник.
Над «Голубым боровом» воздушное чудище встало, и от него оторвались яркие точки.
— Парашютисты,— сказал полковник.
— Какие странные...— заметил юрист.— Господи, да это не люди!
С такого расстояния странные парашютисты походили на ангелов средневековой миниатюры, а небо — на золотой фон, символизирующий вечность. Спустившись пониже, они обрели большее свиноподобие. Наконец они исчезли за деревьями, и путники, взглянув на садик у кабачка, в котором они вот-вот должны были приземлиться, увидели Джоан Харди. Она стояла у свинарника, подняв птичью головку, и глядела в небо.
— Странный способ ухаживания! — сказал Крейн. — Наш влюбленный друг преподносит просто невозможные дары.
— Да! — закричал Гуд, очнувшись.— Вот оно, это слово!
— Какое слово? — спросил Крейн.
— «Невозможно»,— отвечал Г уд.— И он, и мы этим словом живем. Разве ты не видишь, что он сделал?
— Как не видеть! — сказал полковник.— Но я не вижу, к чему ты ведешь.
— Он нарушил еще одну поговорку,— объяснил Оуэн.— Свиньи летают.
— Это удивительно,— признал полковник,— но еще удивительней, что им не разрешают ходить по земле.
Они пошли по крутому склону холма вниз, в лесной полумрак, теряя ощущение высоты и сверкающей нелепицы облаков, словно им и вправду было видение; и голос Крейна звучал в полумгле так, словно он рассказывал свой сон.
— Я другого не пойму,— говорил он.— Как Хилари это сделал?
— Он удивительный человек,— откликнулся Гуд.— Ты сам рассказывал, что он творил на фронте. Это не труднее...
— Гораздо труднее,— возразил Крейн.— Там все были вместе, здесь он один.
— Что ж,— сказал Гуд,— человек творит чудеса, когда очень захочет, даже если с виду он похож на плохого поэта. Кажется, я знаю, чего хочет он. Да, он ее заслужил... это — час его славы...
— Все равно не понимаю,— сказал полковник, и эту часть дела он не понимал еще долго, пока не случилось много других интересных вещей.
А тем временем Хилари Пирс спустился как Меркурий во впадину каменоломни и направился к Джоан Харди.
