Безнадега все чаще овладевала им. Он вспоминал, как близко был от исполнения своей мечты, и ему становилось тоскливо. Ирина – он видел – жалеет его, а он жалости не хотел. Все чаще он с умилением вспоминал свою офицерскую квартирку – был же и у него рай. Те неустроенные дни сейчас казались ему счастьем. Нынче же кругом был беспросвет.
Еще три месяца назад он работал грузчиком – нанялся, надеясь, что это на время, но в глубине души боясь, что это уже навсегда. Как-то раз, придя домой поздно вечером, он долго отпаривал в тазу гудевшие от долгой ходьбы ноги. Потом заварил китайскую лапшу – по скудости средств только это себе и позволял. Потом заметил, что на рубашке пятно. В шкафу, он помнил, должна была еще оставаться одна чистая. «Возьму ее, а эту завтра постираю…» – подумал он, чувствуя, что сегодня ему на стирку не хватит сил. Он открыл шкаф. К ногам его вывалился серый мешок.
Сердце Грядкина екнуло. Он знал про этот мешок, помнил, все старался забыть, но все равно помнил. Он прихватил его, уходя из прокуратуры – один из мешков с бумагами и печатями ликвидированных воинских частей. Зачем он его взял, и сам себе объяснить не мог ни тогда, ни сейчас. Но сейчас он не сводил с него глаз. В том, что мешок упал ему прямо под ноги, Грядкину вдруг увидел знак.
Он сел прямо на пол, взял мешок, развязал его, сунул внутрь руку и вытащил горсть печатей и штампов. Они, с резными ручками, были похожи на шахматные фигурки. Он стал доставать их одну за другой, пытаясь делать оттиски, чтобы прочитать, что на них написано. Но чернила давно высохли. Он попытался прочитать так, наоборот. Это были печати финчастей, печати командования, печати разных служб. Он вынул бумаги – названия, ИНН, выписки из разных реестров – здесь было много чего. Холодея, он вспомнил слова Ваганов: «В одном месте взял товар, в другом продал, деньги себе, а тебя – ищи-свищи!».
Он в общем-то эти слова и не забывал. И печати уже перебирал не раз. После этого снова завязывал мешок и забрасывал его в шкаф поглубже, говоря себе: «Нельзя. Нельзя». Но теперь уж слишком долго продолжалась голодная жизнь. Почти все деньги уходили на оплату комнаты. Грядкин обносился. Да и ладно бы – на себя он внимания почти не обращал. Но нищета и безнадега осложняли его отношения с Ириной. Да уже и не осложняли – сводили на нет. Жалости от нее Грядкин не хотел, а уважать его, думал он, не за что. «Мужик должен…» – вспоминал Грядкин отцовские слова, чуть ли не единственные, за которыми он признавал правоту.
