— А я представляю его совсем другим: лысым, толстым, потным, как носильщик из римской Субуры. В своих речах он то произносит пафосные слова, то допускает непристойности; не исключаю, что он сентиментален и окружил себя мальчиками.
— Враг пригвожден к позорному столбу! — сказал Руф со смехом. — Между прочим, я знаю его лично.
— Неужели? — воскликнула хозяйка. — Почему же ты молчал?
Руф был доволен произведенным впечатлением.
— Я видел его в школе гладиаторов моего друга Лентула в Капуе. Он водил меня по школе во время утренней разминки.
— Каков же он? Наверное, ты сразу обратил на него внимание? — спросила хозяйка.
— Увы, нет. Помню только, что на нем была звериная шкура, но варвары одеваются так сплошь и рядом.
— А каков он с лица? — не унималась молодая хозяйка.
— Боюсь, что разочарую тебя: не могу вспомнить точно. Как видишь, он не произвел на меня сильного впечатления. Я бы сказал, что лицо у него обычное — широкое и добродушное. Сам он ладный, разве что немного костлявый. Единственное, что я запомнил, — что передвигался он как-то задумчиво, тяжеловесно. Я еще мысленно сравнил его с дровосеком.
— Не почувствовал ли ты чего-то необычного, загадочного, какой-то волшебной силы?
— Нет, не припомню, — сказал Руф. Он был рад осадить молодую хозяйку из чувства солидарности со старым Эгнатом. — Должен признаться, что одно дело любоваться царем Эдипом на сцене и совсем другое — застать его за утренним туалетом.
— Все равно, в нем должна быть какая-то изюминка, иначе он не стал бы вожаком, — не отставала хозяйка.
— Согласен, — сказал Руф со вздохом. — Хотя лично я полагаю, что героев создают условия, а не наоборот. Условия сами указывают на правильного человека. Уж поверьте мне, у истории безошибочный инстинкт: это она открывает людей, о которых потом говорят, будто они «делают историю».
Разговор потерял остроту, все четверо налегли на еду и питье. За их спинами сновали слуги. Один из них наклонился к хозяйскому уху.
— Снова грабежи? — осведомился Руф, от которого никогда ничего не ускользало.
— Ничего особенно, опять пригороды, — отозвался старый Авл, украдкой поглядывая на жену. Ее новость о грабежах нисколько не взволновала, она продолжала пить и распаляться. Руф уже чувствовал, как она трется бедром об его колено.
— У нас в Ноле бывало и похуже, — сказал престарелый советник. — Достаточно вспомнить гражданскую войну… — Он смущенно глянул на трибуна и умолк.
— Ты не состоишь в родстве с Гаем Папием? — спросил Руф трибуна, отодвигая колено и по-отечески глядя на свою соседку.
