В последний раз бельгийское побережье видел я в Кнокк-ле-Зуте, было то с красавицей фламандкой моей и зимой. Она обожала пустынные, северным ветром подметённые пляжи. Дурачились мы там и я, как истый сицилиец, угадывал в окрестном пейзаже, не смотря на терзающий за уши холод, нечто чарующее. На берегу отступившего с отливом моря разыгрывался лунный спектакль. Как если бы шагали мы по настоящим облакам. Пурга неслась низко, до полуметра в высоту, почти нам по колени поднимая песок, сворачивая его в похожие на вату шлейфы с барашковых небес. Мы обезумели, крутились друг вокруг друга, словно дети. Вихри ветра уносили нас, куда им того хотелось, а мы ожидали, что они унесут нас на вершину счастья. Увы, свалился с тех облаков, озарённых поэтическим сиянием, слишком рано я. Ветер отогнал их от меня далеко-далеко, вместе с феей по имени… Колокольчик, на борту. Или же, оставив меня на краю дороги, улетела она с теми чайками, что составили её кортеж в перелёте к лагуне Цвин, где многие и многие тысячи таких же птиц мигрантов находили приют ещё на заре времён.
И вот, я на приморской автостраде, за рулём — милейшая Франсуаз.
— Нет, Жюльен, позволь мне, ты всю неделю водил похоронный автобус.
— Хорошо, раз ты так того жаждешь…
И чего ждала она от меня? Мы прибыли в Коксид поздним вечером. Жильё стояло на дамбе, с видом на море. Небо флюоресцировало голубовато-лиловым отсветом, и едва заметно, взбитыми сливками, плыли по нему розовые облака.
— Смотри, какое красивое небо, Жюльен, — сказала она, взяв меня за руку возле панорамного окна.
И представил я нас на фоне китайских разводов севшего в полихромное море солнца, как то бывает на почтовых открытках ко дню святого Валентина. Я оставался несгибаем ровно настолько, чтобы поняла она, что я не тот, кем она меня воображала. Мы спустились в соседский кабак съесть, как обязывают к тому бельгийство и традиции, по нескольку мидий с несколькими же ломтиками хрустящего картофеля, затем вернулись в студию и тут только я осознал, что проблемы мои едва начались. Я был удивлён, указав ей на то, что в единственной комнате вижу одну лишь кровать.
— Где же должен спать я? — спросил я сердито.
— Ну… со мной, — ответила она, удивляясь моему вопросу, очевидно приняв его за идиотский.
— Есть же канапе… — настаивал я, пребывая на грани отчаяния.
— Жюльен, чего ты опасаешься? Я умею себя вести, ты же знаешь…
— А я в том и не сомневаюсь, — лицемерно ответил я, — но, речь идёт… лишь о твоём удобстве.
