И все-таки я решился. Задержав дыхание, медленно, очень медленно поднял руку и стащил шапку с головы. На голову словно наделся ледяной обруч. Стуча зубами, вытащил сигарету, «чиркушку»… со спичками пришлось повозиться: одна закатилась туда, где проходил шов, и я выковыривал ее пальцем, а мороз кусал голую руку.
Когда спичка вспыхнула в пригоршне, я торопливо сунул зажатую в губах сигарету в зыбкий огонек и… погасил.
Вторую спичку я долго тер об висок, потом начал потихоньку водить ею по кусочку картонки, прижав к стене. Искорка, другая — и задрожал огонек в негнущихся пальцах… я, не дыша, приблизил кончик сигареты и стал втягивать воздух, чтобы притянуть пламя к себе. Вот оно заколебалось и на мгновение приникло к сигарете.
Раскуривая сигарету до ломоты в скулах, торопливо натянул рукавицы на отбитые морозом руки. От нескольких затяжек голова наполнилась шумными волнами… уши заложило… Дым полез в глаза, и я взялся рукавицей за сигарету, отлепляя от губ присохший ее кончик… Она выпала и упала под ноги, разбрасывая красные искры по черному полу…
Долго, хрустя полушубком, я опускал тело, садясь на корточки. Наконец присел и, не снимая рукавицы, стал пытаться ухватить багровеющий окурок. Это никак не удавалось. Приклад автомата стукал в железную стенку, она гулко отзывалась… Один раз я уже держал окурок на весу, но не успел донести до рта, выронил снова.
Потом все-таки стянул рукавицу. Но окурок был уже холодным.
Ночной воздух затрещал, будто не выдержав натяжения, и разнеслось над спящей зоной:
— Всем постам на связь! Всем постам на связь! Это вызывал часовых «первый» — часовой, сидящий у пульта, оператор ИТСО[9]. Теперь медлить было нельзя. Я сорвал рукавицу, схватил шнур телефона… нащупал в углу розетку — воткнул. В трубке зашипело, — и заметалось, не вмещаясь, сразу несколько голосов: «…товарищ прапорщик!.. Никаких происшествий… рядовой Мамаджанов…» Я поймал просвет и, ощущая, как сердце забилось прямо в горле, закричал:
— Товарищ прапорщик! За время несения… И услышал в ответ из такой далекой — все-таки существующей! — караулки голос начальника:
— Приготовиться, смена идет.
Я сдал пост по всем правилам, по радостно гремящей лестнице спустился на землю. Смена во главе с помощником двинулась дальше. Заступающие на пост шли молча, от них еще веяло теплом; лица их были неподвижны, они будто готовились про себя… Белые от инея бывшие часовые шли шумно, перебрасывались словами, толкались… Всего лишь несколько минут назад казалось, что их вообще нет, как и всего остального… Тот самый узбек, что вырывал у меня полушубок, шевеля мохнатыми белыми ресницами, сказал:
