— «Детский са-ад», вооружайтесь давай, без пятнадцати семь!
— Нале-во! — Затылок Зайцева замаячил в дверях ружпарка…
Опять, как вчера, заскрипели, расползаясь на две половины, посеребренные инеем ворота. В гулком шлюзе колыхалась, искря багровыми вспышками, темная масса.
Небо уже чуть синело по краям, и в темноте виднелись более темные фигуры — оцепление. Лаяли собаки, разрывая звонкий воздух.
— Первая пошла! — кричал прапорщик, крест-накрест перетянутый блестящими ремнями, и тер перчаткой ухо.
— Вторая пошла!.. Третья!.. А ну назад, волк тряпочный!..
В машине я оказался один. Уселся поудобнее, автомат зажал между колен… Целых сорок минут ничего не будет — только белая дорога, огоньки…
Тронулись. За решеткой — темнота и приглушенные голоса.
Вспышка сигареты высветила губы и кончик носа. Смутно блеснули глаза.
— Кто помощник сегодня, земляк?
— Зайцев.
— Это со второго взвода, что ли? Мордастый такой? А Гаджимагомедов где?
— На «Институте», кажется…
— Чифир есть, командир? — появился новый голос. Я покачал головой.
Табачный дым доносился до лица. Я сглотнул слюну.
— Закурить не найдется? Молчание.
— Он не слышит, земляк, — врезался вдруг в молчание другой голос, отчетливый, звенящий. — На, держи.
Сквозь решетку протиснулась рука с зажатой между длинных пальцев папиросой.
— Передай ему, — сказал кто-то сзади, и сигарета с фильтром очутилась в моей руке.
— Откуда сам? — спросил первый — простуженный — голос. Я ответил.
— А звать тебя как?
Это спрашивал тот, что дал папиросу. Его голос опять прорезался как-то неожиданно из общего гула.
— Зинур… А… а тебя?
— Санек меня… Ты на каком посту сегодня? На пятом?.. Ну я подойду, если что.
Машина уже катила среди проступающего неясно города. Слоистый туман зыбко покачивался, зацепясь за верхушки деревьев, дома становились отчетливей — они вырастали.
Зэк с простуженным голосом просунул сквозь решетку пухлый конверт, сложенный вдвое и перемотанный ниткой.
— Зинур, наверни…
Я взял конверт. Повертел в руках.
— Это письмо, Зинур, — пояснил Санек. — Метни гражданскому, чтобы в ящик кинул.
Машина затормозила у перекрестка. По тротуару выстукивала женщина в дымчато-серой шубе и полыхающей шапке.
— Гражданочка! Эй, гражданочка! — закричал простуженный голос. Я приготовился.
Но женщина проходила, мерно покачивая рыжим огнем на голове.
— Женщина! — Зэк схватился за решетку черными от татуировки руками. — Дамочка! Эй, дамочка!
Женщина не останавливалась. Зэк вдавил лицо в прутья и, вывернув рот, завопил:
