— Ты сделал меня несчастной, ты погубил мою честь!
И она упала без чувств. Остолбеневший сквернослов стоял бледный и дрожащий. Наконец он закричал, уснащая свою речь новыми, еще более ужасными проклятиями:
— Зачем ты наступила мне на мозоль? Разве я не сдерживал до сих пор свой проклятый язык?
— Зачем ты ругался? — ответила Елена. — Тебе все безразлично, лишь бы только нечистый тебя не трогал, а моя честь пусть страдает.
Я не мог удержаться от смеха.
— Кто здесь смеется? — спросил Троссель, стуча зубами.
— Дьявол! — закричала брюнетка.
Благородная чета убежала и забралась в постель, но едва лишь Троссель, несколько оправившись от страха, начал храпеть, как его разбудил чей-то громкий голос:
— Вон из постели, сквернослов! Придется мне сделать тебя сегодня рогоносцем. Но ты не бойся, мои родители были такие же христиане, как и твои, и никакого зла я тебе не причиню. Все делается для блага твоей души, но если ты только шевельнешься, то дьявол тотчас же явится за тобой.
Троссель вскочил с постели, забился в угол и, надвинув ночной колпак на лицо, стал всем телом дрожать от страха. Несколько часов спустя тот же голос произнес:
— Можешь снова ложиться, но помни, что после каждого произнесенного тобою проклятия мне придется занимать твое место, а тебе — сносить это безропотно.
Обладатель голоса выскочил в окно. Ленхен пуще прежнего разыгрывала отчаяние, а ее домашний тиран, который раньше так ревниво относился к своим супружеским правам и не терпел ни малейшего противоречия, теперь должен был умолять ее, чтобы она простила его хоть на этот раз.
Сквернослову расставляли все новые ловушки. Ему долго удавалось их обходить, но брюнетка, найдя однажды способ развязать ему язык, продолжала играть на той же струне до тех пор, пока струна эта не лопнула. Одна затея удалась ей сверх всякого ожидания. Бедняга весь день работал над новой главой своего сочинения, в которой он доказывал, что его волхвы вышли из дому не пешком, а ехали верхом на верблюдах и что ночью крылатый гений сверху освещал им путь фонарем. Елена, заметившая, с каким усердием он в этот день трудился и как был доволен результатом своей работы, воспользовалась его недолгим отсутствием, разорвала исписанные листы, смяла их и на комки бумаги стала наматывать нитки, а в один из листов завернула медный грош, подожгла бумагу и выбросила ее из окна нищему музыканту. Вернувшись в комнату, Троссель хотел прочитать ей плоды своего дневного труда и, не найдя рукописи, испуганно спросил жену, где его листки. Елена притворилась непонимающей; ему пришлось трижды объяснить ей, о чем идет речь, после чего она презрительно сказала:
