Управляющий улыбнулся, повторил рассказ Фауста и прибавил:
— Я взял у него жирного теленка, потому что это превосходное украшение для вашего стола, а франкфуртцам, которым этот болван хотел его продать, больно жирно будет есть такого теленка. Староста наложил арест на его имущество, потому что этот крестьянин всегда был плохим хозяином и уже три года не платил податей. Вот и все, милостивый господин. Клянусь вам, что я и впредь не допущу, чтобы крестьяне увозили из наших владений то, что может пригодиться нам самим.
Е п и с к о п: Ты совершенно прав. (Обращаясь к Фаусту.) Чего вы хотите? Вы же видите, он превосходно поступил, отняв теленка у этого мужика. Или, по вашему мнению, франкфуртцы должны есть жирных телят с моей земли, а я — тощих?
Фауст хотел ответить.
Е п и с к о п: Послушайте-ка, вы! Пейте, ешьте и молчите. Вы первый человек, осмеливающийся говорить за моим столом о мужиках и прочей сволочи, и если бы ваша одежда не изобличала в вас дворянина, я мог бы подумать, что вы сами родом из нищей братии, так горячо вы за нее заступаетесь. Знайте, что крестьянин, который не может платить податей, поступает вполне разумно, если перерезает себе горло, как разумно поступали бы и другие, если бы молчали, вместо того чтобы портить нам аппетит глупой болтовней. Управляющий! Телячья голова превосходна…
У п р а в л я ю щ и й: Это теленок Ганса Рупрехта.
Е п и с к о п: Ах, так! Придвинь-ка мне блюдо и подай подливу. Я отрежу себе от этой головы ухо. Да! Это кушанье несомненно понравится и крикуну на том конце стола.
Управляющий поставил блюдо перед епископом. Фауст шепнул что-то дьяволу на ухо, и в то мгновение, когда епископ прикоснулся ножом к телячьей голове, она превратилась в окровавленную голову Ганса Рупрехта, дико и страшно глядевшую на епископа. Епископ уронил нож и, потеряв сознание, упал навзничь. Все общество окаменело от ужаса.
Ф а у с т: Так вот, господин епископ и почтенные патеры, пусть эта голова прочтет вам проповедь о христианском милосердии.
Произнеся эти слова, Фауст в сопровождении дьявола удалился.
Бессердечие епископа и его гостей, в котором Фаусу убедился, когда рассказал о Рупрехте, и отношение епископа к судьбе несчастных крестьян заронили в душу Фауста первые семена мрачного озлобления. Он припоминал все пережитое раньше и все, что он увидел с того дня, как заключил свой союз с дьяволом, и понял, что всюду, куда бы он ни обращал взор, были только жестокость, обман, насилие, пороки и готовность совершить любое преступление ради золота, славы и наслаждений. Фауст тяжело вздохнул и обратил влажные от слез глаза к небу:
