Фауст сразу же вошел в свою роль и ответил ему в тон, а хозяин поспешил оповестить весь дом об этом удивительном событии. Слух быстро распространился по городу. Стражи доложили бургомистру о прибытии знатного чужеземца, весь благородный и премудрый магистрат всполошился. Все его члены, будто гонимые сатаной, кинулись в ратушу и, позабыв о всех важных государственных делах, Занялись обсуждением этой удивительной новости. Старший сенатор магистрата, почтенный патриций, славившийся своим умением толковать сомнительные явления на политическом горизонте и обладавший благодаря этому огромным авторитетом среди своих коллег, опустил жирный, в складках, подбородок, нахмурил низкий лоб, озабоченно прищурил узенькие глазки и произнес:
— Этот знатный чужеземец не кто иной, как тайный посол его императорского величества (ужасные слова для правителей вольного города), направленный в Германию, чтобы изучить положение, взаимоотношения, распри и союзы князей и вольных городов, дабы императорский двор знал, как ему вести себя на предстоящем открытии сейма и как добиться скорейшего осуществления своих намерений. Так как император давно уже зорко следит за нашей республикой>{31}, то мы должны постараться убедить посла в нашей пламенной преданности высокочтимому императорскому дому и отпустить знатного гостя не иначе как искренним другом нашего города. Мы должны взять пример с мудрого сената Венеции, не упускающего случая оказать самые большие почести и проявить самые дружеские чувства по отношению к тем, кого он собирается надуть.
Остальные члены магистрата, зависевшие от старшего сенатора, уверяли, что он говорил не хуже, чем сам венецианский дож.
И только бургомистр, который был тайным врагом старшего сенатора (последний, подобно всякому истинному патрицию, питал такую же ненависть к демократической форме правления, какую абсолютный монарх испытывает к республике, и повторял по любому поводу: «Вот что получается, когда государственными деятелями становятся лавочники!»), немедленно швырнул ему под ноги кость:
— Почтенные слушатели! По моему мнению, все, что говорит наш мудрый старший сенатор, справедливо, достойно и прекрасно. Его совет, несомненно, привел бы нас к цели. Я так же уверен в этом, как и в том, что купечество более способствует процветанию и обогащению государства, чем богатое, но ленивое дворянство. Но есть одно обстоятельство, которое грозит все погубить. Я, конечно, не столь дальновиден, как наш почтенный старший сенатор, предчувствующий малейший поворот в политике империи, но все же в свое время и я, случайно или, быть может, благодаря своей прозорливости, мог бы предотвратить грозящую нам теперь беду, если бы вам угодно было меня послушаться. Все вы, вероятно, помните, как на каждом заседании я уговаривал вас не обращаться так высокомерно с этим Фаустом и купить у него латинскую библию за ту небольшую сумму, которую он просил. Даже моя жена, самая обыкновенная женщина, считала это полезным, ибо, хотя латинская библия нам совершенно не нужна и мы ее не понимаем, все же удивительное изобретение, плодом которого она явилась, и красиво разрисованные прописные буквы снискали бы ей достойное место в числе прочих достопримечательностей и редкостей нашего города, привлекающих к нам путешественников и иностранцев. Кроме того, богатому и свободному государству подобает поощрять искусства! Но я знаю, о чем вы думали; ревность и зависть говорили вашими устами; вы не хотели допустить, чтобы имя мое стало бессмертным. У вас начинались колики при одной мысли, что потомки прочтут когда-нибудь в летописях: «
