Она представила, как Ричард, позвонив, начнет путано и смущенно объяснять причины своего бегства, как будет подыскивать слова, запинаться, уверять, что по-прежнему любит… И это показалось ей невыносимым, проще было ничего не слышать, а уйти из его дома, раз и навсегда прекратив эту постоянную муку…
Это решение созрело мгновенно, и Кэрол объявила водителю, чтобы он подождал ее у ворот коттеджа. Выбежав из машины, она позвала няню и попросила собрать самые необходимые вещи Энтони, потом поднялась в свою комнату и, не глядя, бросила в чемодан несколько платьев, белье, пару свитеров.
— Вы уезжаете? — удивленно спросила няня, когда Кэрол, ведя испуганного Энтони за руку, направилась к машине. — А как же ужин? И что мне сказать мистеру Олриджу?
— Что хотите, — на ходу ответила Кэрол и, не обращая больше внимания на вопросы и восклицания сына, назвала шоферу адрес Дороти.
Она и сама не понимала, что заставляло ее бежать так поспешно. Словно бы в ее тело вселилась другая женщина и полностью завладела сознанием, разумом, эмоциями. А Кэрол только слепо подчинялась чужой воле, не оставляя себе времени на раздумья.
Она боялась, что просто не выдержит очередного удара судьбы. И была так уверена, что ничего хорошего произойти не может, что предпочла лучше не знать всей горькой правды. К тому же Кэрол понимала, что гордость не позволит ей о чем-то просить Ричарда, умолять его вернуться…
— Что с тобой? — Дороти, увидев совершенно белое лицо подруги и заплаканного Энтони, всплеснула руками.
— Можно переночевать у тебя? — Кэрол расплатилась с водителем последними оставшимися деньгами. — Пожалуйста, только не спрашивай ни о чем!
— Хорошо. — Дороти взяла чемодан и, обхватив Энтони за плечи, повела их в дом. — Сейчас поужинаем, я сварю кофе…
— Я ничего не хочу. — Каждое слово давалось Кэрол с огромным трудом. — Займись, пожалуйста, Энтони, а я… Мне надо побыть одной…
Она заперлась в комнате, где раньше иногда ночевала, когда они с Дороти засиживались за разговором допоздна, и упала на аккуратно застеленную синим покрывалом постель. Теперь, когда никто не видел ее. Кэрол могла наконец дать волю слезам. Но слез, приносящих облегчение, не было. Просто какое-то странное оцепенение, безразличие ко всему на свете сковало тело. И даже руку невозможно было поднять, чтобы включить свет.
Кэрол лежала в темноте, глядя на светлый квадрат окна, за которым догорал бледный закат, без единой мысли в голове. Тяжелая пульсирующая боль сжимала виски, сердце стучало еле слышно, словно и у него не было больше сил биться, поддерживая угасающий огонек жизни.
