В Академии Чименто Фарадей и Дэви с восхищением осматривают уникальные экспонаты - бумажный телескоп самого Галилея и магнитный камень, поднимающий 150 фунтов.
В Риме они наблюдают, но без особого доверия, за опытами Моричини, пытающегося намагнитить стальные иголки с помощью солнечных лучей и считающего, что это ему блестяще удается.
В Милане - следующая запись: "Пятница 17 июня 1814 г. Милан. Видел Вольта, который пришел к сэру Г. Дэви: он бодрый старик, на груди - красная ленточка, очень легок в разговоре"
В Женеве - знакомство с членом правительства республики, врачом и физиком Шарлем де-ля Ривом и его сыном Огюстом, которому было в то время всего тринадцать лет (через шесть лет Огюст, девятнадцатилетний профессор, покажет Араго, Марсе (мужу мадам Марсе), Пикте и другим известным лицам опыты Эрстеда, что повлечет за собой цепь великих событий).
Фарадей начинает бегло говорить по-французски и по-немецки.
Наконец, самое главное - во время путешествия Фарадей невольно вдыхает аромат несостоявшихся пока, но буквально реющих в воздухе великих открытий в электротехнике.
Трудно себе представить более великолепную школу для Фарадея, глубоко преданного науке, но все же пока еще дилетанта.
Принимая это во внимание, несколько удивляют сетования некоторых биографов Фарадея, подчеркивающих "несчастную судьбу" Майкла Фарадея, отправившегося "не по своей воле" в Европу в качестве "слуги" сэра Гэмфри, особо упирая на то, что Фарадей, мол, жестоко страдал, мучимый своенравной супругой Дэви. Тут надо твердо оговорить, что если и были конфликты между Фа-радеем и леди Джейн, то не последняя в них обычно одерживала верх.
"...Леди Дэви... любит показать свою власть, и я с самого начала обнаружил с ее стороны серьезные намерения подавить меня. Случайные ссоры между нами, в каждой из которых я оказывался победителем, происходили так часто, что я перестал обращать на них внимание. Ее авторитет ослабевал, и после каждой ссоры она вела себя мягче", - писал впоследствии Фарадей.
Кроме того, "растирание красок для великого художника" является, пожалуй, обязательной и лучшей школой для ученого, тем более, что для Фарадея это "растирание красок" вылилось в совместные исследования со всемирно известным ученым и знакомство с наиболее заметными проблемами и людьми науки того времени.
Обращать на этом фоне внимание на некоторые неудобства положения Фарадея как "слуги" Дэви не более, чем ханжество. Такие жалобы напоминают часто слышимые нами по телевизору жалобы наших кинозвезд, снимавшихся, скажем, в фильме из заводской жизни:
