— Этот торт я дарю вам взамен того, что вы хотели подарить мне, — сказала бабушка.
Мы торжественно попрощались и поблагодарили бабушку.
Алеш пошел нас проводить и на лестнице спросил:
— О чем это вы с бабушкой разговаривали, что так смеетесь?
— Бабушка рассказала нам сногсшибательную историю, — объяснил Мирек.
И когда Алеш удивленно вытаращил глаза, Ченда добавил:
— О неком американском Яношике, точнее, о Яношиковой бабушке, только шиворот-навыворот.
Алеш ничего не понял, но это уже не имело значения. Дня два мы еще веселились, стоило кому-нибудь вспомнить бабушкину историю.
Жаль, что Алеш ее не слышал и не представляет, какая у него потрясающая бабушка. Но она сама тонко подметила: некоторые ребята думают, что чужие родители лучше их собственных, потому что собственные родители не всегда так откровенны с ребятами, как могут себе позволить чужие родители.
— Ну, хорошо, — сказал Алеш, — а что будем делать с тортом? Надеюсь, вы не думаете, что я его съем?
Мы, правда, именно так и думали, но все же Мирек предложил Алешу отнести торт в клуб вместе с Чендиной свечой, а завтра после школы мы соберемся в клубе, торжественно его откроем и дадим ему название.
— Верно, — согласился наш вожак, — неплохая идея. Я свои обязанности выполню, а вы постарайтесь до завтра придумать какое-нибудь стоящее название для нашего клуба. Ясно?
— Ясно, шеф, — кивнул Ченда, и, когда мы перед домом Алеша расставались, я видел, что не только Ченда, но и Мирек уже размышляли, как назвать наш клуб.
Прошло еще немного времени со дня отъезда Руженки, открытка пока от нее не пришла, но все равно мне вдруг вспомнилось, как мы говорили о троеборье, которое в конце концов плохо кончилось — вожаком нашей компании стал Алеш. Как в первоначальном троеборье мы провели все виды соревнований, которые предложили ребята, кроме моего: соревнования на сообразительность. И потому я решил, что название для клуба должен придумать я и никто другой, — после ужина запрусь в комнате и буду упорно думать и искать что-нибудь подходящее в своих любимых книгах.
Но когда я пришел домой, в комнате сидела тетя Гермина с кузиной Юлией, и мне сразу стало ясно: вечером у нас будет все, что угодно, только не тишина. Тетя Гермина очень говорлива, папа просто поражается, что бывают такие говоруньи, у них болтливость, видно, в крови.
Говоря так, отец всегда мне подмигивает, он ждет, что мама сейчас взорвется, она и впрямь взрывается и долго-долго объясняет, что она, в отличие от тети Гермины, хоть они и одной крови, болтать попусту не любит. А мы с папой смеемся. Смеемся совсем недолго, потому что когда мама злится, она живо заставляет нас умолкнуть. А когда мы умолкнем, я понимаю, что хоть мама и вступается за тетю, все равно она не больно-то ее любит.
