- Нет, не слышала о таком, - рука Глэдис сама собою потянулась к серебряному лорнету. - А у вас сохранилась утренняя газета? Можно взглянуть на статью?
- Да-да, конечно. Петерсон! - крикнул Лоуренс, подзывая слугу. - В коллекции де Ларнака тоже есть картина Нингена. Правда, не одна из "Островитянок", а "Человек судьбы". Это малоизвестное полотно. К сожалению, до сих пор история не разобралась, кто изображен на нем. В подписи стоит только "С.", и некоторые искусствоведы толкуют эту букву как начальную в слове "судьба". Другие считают, что это первая буква имени человека, послужившего прототипом для картины.
Воспоминание о сегодняшнем сне вспыхнуло ярко, как фейерверк в ночном небе. Я ощутила озноб, как будто в спину пахнуло холодным ветром, и, поддавшись порыву, спросила:
- Может, Нинген нарисовал кого-то из своих родственников? Например, брата жены, или...
В глазах Глэдис появилось такое недоумение, что я осеклась.
- Милая моя, что вы такое говорите, - она подняла лорнет и посмотрела на меня сквозь желтоватые стеклышки, ловящие отблеск светильников. - Все знают, что у Вивьен Марье-Нинген не было братьев.
Некоторое время царила тишина, а потом мистер Уэст внезапно очнулся от скорбного полузабытья и рассеянно произнес:
- Нет, кажется, был. Старший брат. Но он умер во младенчестве, ему даже имя не успели дать... Леди Виржиния, вам дурно?
- Это все погода, - улыбнулась я через силу. - Просто плохая погода. Не обращайте внимания. Лоренс, так что вы говорили о коллекции де Ларнака?..
Лоренс с готовностью подхватил тему, мистер Уэст, немного оживший к середине чаепития, поддерживал сына, как мог. Я старалась не ударить в грязь лицом и не показать себя полной невеждой в живописи - хотя, без сомнений, знания мои были прискорбно скудны.
И только Глэдис молчала еще очень долго, разглядывая меня сквозь блестящие стекла лорнета.
Туман над городом густел, кажется, с каждым часом. Если утром Бромли был похож на стеснительную невесту, прячущую лицо за легкой вуалью, то к вечеру он превратился в мерзнущую старуху, все плотней кутающуюся в толстую белую шаль. Я стояла на пороге особняка на Спэрроу-плейс и не могла разглядеть не то что другой стороны площади - даже собственного автомобиля, хотя знала, что Лайзо подогнал его к воротам. Грохочущие по мостовым кэбы, тоскливый голос мальчишки, продающего за углом вечерние газеты, собачий лай и глухое ворчание автомобилей - все это было невообразимо далеким, нездешним... и в то же время близким и родным. Как полустершиеся воспоминания о детстве.
