Выбрался прогуляться, растрясти живот. На Дырявом, кряхтя, залез на Тюрьму, лег в круг, раскинул руки. День был теплый, и камень отдавал тепло, лежать было комфортно и даже уютно. Этот неровный круг, выдолбленный когда-то, наверное, имел какое-то предназначение, но какое, я вряд ли узнаю. Не успеешь лечь в него, ногами отчего-то всегда на юг, как тебя обволакивает спокойствие. Звуки исчезают, расслабляются все мышцы, тело как бы растекается по выемкам и щербинкам известняка. Голова сама освобождается от дурных мыслей, глаза прикрываются... Иногда с неба в тебя словно вонзается луч неведомой энергии, и после этого хочется летать и петь. Но так бывает редко и в основном ночью. В остальное время круг всегда готов помочь тебе лишь наполовину, но и этой половины достаточно для привода организма и мозга в относительный порядок.
Вот и сегодня, полежав, по ощущениям, не больше получаса, я поднялся из круга совершенно другим человеком. Которого больше не заботили стремительно надвигающаяся старость, недавнее обжорство и общее несовершенство мира.
Черт, он висел там. Снова над Утюгом, снова серебристо-серый, снова в тишине. И сейчас это точно не могло быть галлюцинацией. Освещенный заходящим солнцем, «дирижабль» отбрасывал тень на макушки деревьев. В косых лучах солнца я смог разглядеть его гораздо лучше, чем в прошлый раз. «Дирижаблем» я окрестил его все-таки сгоряча: небольшой кабины, придающей настоящему дирижаблю его классическую форму, снизу не было, так что предмет скорее напоминал сигару. Или, если быть совсем точным, веретено. Ни одного шва, ни одной надписи не видно. Сейчас я смог, как мне показалось, точнее определить его размеры. Не больше двадцати метров в длину, в середине, соответственно, метров пять толщиной.
Я испугался. Я никак не мог объяснить для себя, что это такое. Я всегда верил в инопланетян, но никогда и представить не мог, что смогу увидеть что-либо подобное. В том, что «дирижабль» создан не на Земле, даже усомниться было нельзя, ни о чем подобном никто и не слышал. А, тем более, здесь, в крымской глуши.
Предмет, если эту огромную штуковину можно назвать предметом, слегка завибрировал и, как и в прошлый раз, беззвучно и быстро спикировал в кромешные заросли Утюга. Исчезла и его теш». Я достал кисет и машинально свернул самокрутку.
В недрах Тюрьмы кто-то гулко закашлялся. Едва не подпрыгнув от неожиданности, я спустился в пещеру. Там сидел Леха, евпаторийский панк, застрявший на Мангупе, кажется, навсегда.
