Уходили из дома | страница 64



Написал письма Немету и фанаткам нашей группы «Осень». Светлу поздравил с днем рождения, Наташе, Ленке в Серпухов и Свете — просто письма. Мама сказала, что Немет звонил и показался ей очень обиженным. Конечно, обижен, я же сбежал, оставив их без барабанщика. В письме попытался все ему объяснить. Не мое это. Не настоящий я барабанщик.

Звонил мне также и Максим с «Фора-фильм», насчет гитары. Готов ее вернуть и дать денег. Еще меня требовала неопознанная мамой герла, которая, узнав, что я в Крыму, сказала, что сама меня там найдет. Даже интересно, кто это.

До Жильвинаса дозвониться не смог. Никто не подходит к телефону. Может, его все-таки подхватили Гелка с Гитой и он сейчас загорает где-нибудь в Лисьей бухте?

Попрощался с отцом и Еленой Ивановной, они куда-то уходили. Она дала денег, да бабушка еще сотню на день рождения подарила. Спасибо! Теперь капитал почти тот же, что и при выезде из Москвы. И вещи те же, только прибавилась бабушкина ментовская рубаха. Хорошая рубаха, только женская, с пузырем спереди для груди. Смешно. Моя-то совсем истрепалась, вот и буду носить эту.

А бабушка все та же, спорит постоянно. Черное у нее по-прежнему белое. Демократы — сволочи и предатели, она их «дерьмократами» называет. Коммунисты — ангелы девственно чистые. Горбачев тоже предатель, а гэкачеписты — герои и патриоты. Спорить с ней бесполезно, она всей душой предана идеям коммунизма. До свидания, бабушка, до свидания, Хоста!

В поезде под Краснодаром случилось одно из происшествий-встрясок, от которых поначалу сильно трясет. Сидел я на боковушке, читал, никого не трогал. И вдруг стекло со звуком выстрела пробил средних размеров камень, затормозил где-то у моей головы и упал на пол. Стекло пошло мелкими трещинами, частично рассыпалось, и все постели и пол оказались в осколках. Крик, шум, гам, народ сбежался со всего вагона, думали, что война Абхазии с Грузией все-таки началась и докатилась до России. Женщина, которая рядом ехала, дико перепугалась, распсиховалась и долго еще кудахтала по поводу нанесенной ей моральной травмы. Что примечательно: за пару минут до случившегося я пересел с того места, в котором камень неминуемо пробил бы мне голову, на боковушку. Стряхнул с хайра осколки, покурил в тамбуре, подумал о мимолетности нашего существования на грешной Земле.

Предчувствие... Сколько их было, сколько еще будет?

В начале весны уже было что-то подобное, я имею в виду предчувствие. Поехал я в Ригу на денек буквально, прогуляться с народом. Трассой возвращаться никак не хотелось, деньги вроде были, и я попросил отца, чтобы он через знакомых добыл мне билет на Рига-Москва. Он и добыл. В Риге было по-весеннему клево. Проснувшиеся по весне волосатые братья съезжались побродить по свободным прибалтийским республикам. Город, казалось, был весь отдан на разграбление хиппи. Мы были везде. На любой улочке, во всех кофейнях, в каждом уголке крошечного Старого города мы жили, пили, курили, пели, любили. Уехать казалось абсолютно невозможным, мы наслаждались весной, солнцем и невероятным ощущением безграничной свободы. И еще была очень странная грусть. Причин ей не было, но неприятная заноза противно ерзала где-то в недрах моего укуренного тела.