Вдруг я заметил, как два дюжих головореза в касках гонят перед собою празднично одетого старика с тремя рядами орденов и медалей на груди. Бросившись к ветерану, я принял его в невидимый кокон и крепко наподдал силовым полем любителям избивать слабых и беззащитных.
Обхватив фронтовика за плечи, я отвел его в безопасное место.
Оставаясь невидимыми, мы вырвали из рук омоновцев нескольких демонстрантов и где смогли защитили их от жестоких ударов.
Мне тоже досталось рикошетом по затылку, попал неосторожно под руку слишком бойкому вояке, ретиво и ловко махавшему демократизатором. Уже потом прикидывал, как такое могло случиться. Либо я высунулся непостижимым образом из силового поля, либо резиновый аргумент мэра Лужкова оказался сильнее галактических возможностей Адольфа Гитлера и пробил сооруженную им для меня космическую защиту.
Меж тем, разрозненные группы избитых демонстрантов стали собираться вместе, и в лицах оскорбленных людей я читал такую решимость, что мне стало страшно за судьбу тех, кто затеял кровавую бесчеловечную акцию. Пусть сейчас они прячутся в собственных резиденциях и отдают оттуда антинародные приказы, пусть охраняют их агенты спецслужбы и вооруженные до зубов боевики! Люди, которых так унизили на площади Юрия Гагарина, не примирятся теперь со зверским режимом никогда, они прошли крещение кровью. И повтори омоновцы атаку — те, кого я видел сейчас, будут рвать их зубами, доберутся до горла и стиснут намертво железными пальцами, изломают голыми руками щиты и сомнут ударами кулаков марсианские шлемы.
К счастью, гневная одержимость честных и самоотверженных соотечественников, видимо, незримо передалась остервеневшим было от запаха крови омоновцам и их неправедным командирам.
Атаки не возобновлялись, и постепенно люди приходили в себя, доставляли раненых к машинам «скорой помощи», наскоро перевязывали тех, у кого продолжали кровоточить раны, взрослые искали разбежавшихся в страхе детей, не потерявшие присутствия духа вожди мирного шествия приняли решение пробираться различными путями к зданию Верховного Совета на Краснопресненскую набережную и там провести митинг протеста.
Адольф Гитлер, подавленно молчавший Стас Гагарин и я медленно перемещались по московским улицам, пытаясь добраться до Белорусского вокзала.
— Что будет дальше? — спросил я, наконец, обращаясь в пространство и даже приподнял голову, как бы задавая вопрос ясному и солнечному небу.
— Гражданская война, — жестко ответил Гитлер.
