выводы. Логически и
политически неизбежные выводы».
Немцы жестоко просчитались, хотя — я, Станислав Гагарин, лично убежден в этом — имперские амбиции сохранились в их сознании в полном объеме. Чем иным можно объяснить беспардонное вмешательство ФРГ во внутренние дела жестоко преданной нынешним российским руководством Югославии?
До нас тоже дойдет очередь, едва уляжется в Германии шок от поглощения ею восточных земель, и последний русский солдат покинет Федеративную республику.
Со всей очевидностью можно полагать: если не изменится маразматическая — сие мягко сказано! — внешняя политика России, калининградцам надо будет упаковывать чемоданы…
«Если с давних пор привыкли верить мы, что нам без немцев нет спасения, — продолжает Солоневич, — если кроме лишних и босых людей, на востоке нет действительно ничего — то нужно же, наконец, этот восток как-то привести в порядок. Почти по Петру: «добрый анштальт завести». Анштальт кончился плохо. И — самое удивительное — не в нервы» ведь раз!
Немецкая профессура — папа и мама всей остальной профессуры в мире, в самой яркой степени отражает основную гегелевскую точку зрения: «тем хуже для фактов». Я перечислял факты. Против каждого факта профессор выдавал цитату — вроде горьковской. Цитата была правильна, неоспорима и точна. Цитата не стоила ни копейки. Но она была «научной». Так в умах всей Германии, а вместе с ней, вероятно, и во всем остальном мире, русская литературная продукция создала заведомо облыжный образ России — и этот образ спровоцировал Германию на войну».
В этом месте я еще раз подивился тому, что наши мысли, мои и Солоневича, совпали едва ли не текстуально.
«Русская литературная продукция была художественным, но почти сплошным враньем, — утверждает мыслитель. — Сейчас в этом не может быть никаких сомнений. Советская комендатура на престоле немецкого «мирового духа», русская чрезвычайка на кафедре русского богоискательства, волжские немцы и крымские татары, высланные на север Сибири из бывшей «царской тюрьмы народов», «пролетарии всех стран», вырезывающие друг друга — пока что до предпоследнего — все это ведь факты. Вопрос заключается в том: какими именно новыми цитатами будет прикрыта бесстыдная нагота этих бесспорных фактов?
Русскую «душу» никто не изучал по ее конкретным поступкам, делам и деяниям. Ее изучали «по образам русской литературы». Если из этой литературы отбросить такую совершенно уже вопиющую ерунду, как горьковские «тараканьи странствования», то остается все-таки, действительно, великая русская литература — литература Пушкина, Толстого, Достоевского, Тургенева, Чехова, и, если уж хотите, то даже и Зощенко. Что-то ведь «отображал» и Зощенко. Вопрос только: что именно отображали все они — от Пушкина до Зощенко?
