— Я десять лет провел в Сибири за то, что мой отец и старший брат были офицерами в белогвардейской армии, — сказал Казимир, поощряя Кристину на откровенность, рассказывая и о себе то, что никому до сих пор не говорил.
— Да вы что?! Правда?! Как я попала! Я всегда это чувствовала… Но чтобы вы и десять лет ссылки… не может быть!
— Я сидел с политическими заключенными, а умнее и интеллигентнее публики в то время не было. Не думайте, что, просидев десять лет с уголовниками, я сохранил бы свои манеры… Жизнь на все накладывает отпечаток, и сейчас бы и я жил по понятиям, — грустно оторвал взгляд от рисунка Казимир Натанович, — но это я о вашем уме и проницательности, так что не принижайте своих достоинств.
— Мне это дается с трудом, так как все вокруг с детства говорили, какая я никчемная, инертная и ленивая, — махнула Тина рукой, которую украшали массивные золотые перстни с большими сапфирами небесного цвета. — Боюсь, что мои скелеты имеют неприятный запашок, но вам я доверюсь как мудрому и старшему товарищу. Я вас почти люблю, Казимир Натанович.
— Я тронут, юная дева, — склонил голову профессор.
— Это было пятнадцать лет назад, и, может быть, кому-то покажется глупым думать о событии такой давности…
— Есть события, у которых нет срока давности, и они важны для нас вне зависимости от того, сколько прошло времени, — сказал профессор.
Тина собралась с мыслями, вздохнула.
— Нам с моей подругой Катей тогда было по пятнадцать лет, а моему старшему брату девятнадцать…
— У вас есть старший брат? Вы никогда о нем не говорили. Кто он? — спросил профессор.
— Был брат, он умер десять лет назад, — ответила Тина. По аудитории от порыва ветра пронеслась струя прохладного воздуха, словно само время предостерегало старого профессора и его ученицу от того, чтобы они ворошили прошлое.
Кристина и Казимир Натанович придержали рисунки, выполненные акварелью, руками.
— Моя подруга… она… как вам сказать, она мне больше чем сестра.
— Подруга — это сестра, которую мы выбираем сами, — согласился профессор, цитируя кого-то.
— Мы вместе с детского садика, мы всегда доверяли друг другу… А Владик… он был наркоман, человек, к девятнадцати годам полностью слетевший с катушек. Катя часто у нас бывала, как я уже говорила, доверяла нам полностью… Ой, не могу, учитель! — Тина обхватила руками голову и крепко сжала ее, потом отпустила, словно сбрасывая с себя «черные», плохие мысли.
Казимир Натанович не останавливал ее, так как понимал, что ей надо выговориться.
