Потом, где-то через неделю, вскрылось еще несколько колбочек. Знаешь, я когда впервые увидал на экране телевизора титры, подумал, наивный, что это в Украине так заботятся о глухонемых. Ну как специальные заезды с низкими перилами для инвалидов в цивилизованных магазинах и учреждениях. Я был очень тронут этими титрами. Ну, думаю, молодцы украинцы – впереди Европы оказались, не только России. Я это Хрыстиному брату-телеведущему так и сказал, когда он у нас в гостях был. «Какие глухонемые! – ответил он и захохотал (он со мной всегда подчеркнуто на русском говорил). – Да это ж мы так кацапню всякую и прочую русскоязычную шушеру к державной мове приучаем. Это такой переходный период. С кинотеатрами, кстати, уже всё – теперь все иностранные фильмы только в украинском переводе будут!» «И что, никто не протестует?» «Москали, что ли? Да побрызгали слюной немного и – утёрлись. Они же внутри – гнилые. Они что способны, как наши хлопцы, за свой язык в лагеря и тюрьмы пойти? У них только если водку отберешь, вот тогда они поднимутся на какой-никакой бунт. Бессмысленный, как говорил их кучерявый поэт, и беспощадный! Иваны безродные – видеть их тошно!»
Я тогда, помню, тоже ничего не возразил, но уже едва сдержался. И первый раз по-настоящему задумался и стал с людьми разными разговаривать. Я тебе тогда, помнишь, звонил – спрашивал насчет обучения в школе. У меня тогда же начался и некоторый дискомфорт в отношениях с Хрыстыной. И с каждым днем находилось всё больше тем для разногласий.
Однажды, например, мы с ней ехали в маршрутке, а впереди нас сидел пассажир из Хабаровска. Мы это поняли потому, что он по мобилке с дочкой разговаривал и спрашивал, как там у них дома и что привезти из командировки? Закончив говорить, он повернулся к нам: «Я прошу прощения, не подскажете, где можно здесь «Киевский торт» купить?» Хрыстя отреагировала мгновенно: «Я не розумiю, що ви кажете. Говорiть українською!»
Россиянин немного растерялся, посмотрел на нас, сказал: «Извините» и отвернулся. Я шепнул Хрыстыне:
- Зачем ты так? Ты же по-русски понимаешь.
На что она мне громко ответила:
- Я в своїй країнi маю право чути українську мову!
Нам было уже пора выходить, мы поднялись, я тронул русского за плечо и сказал: «Извините нас», - и мы вышли.
Хрыстя за это со мной весь вечер не разговаривала, да и я сам не очень хотел. Я тогда снова задумался: «А разве у нее есть такое право – слышать украинскую речь? У нее есть право самой говорить на родном языке. Но такое же право говорить на родном есть и у русского – даже командированного, - не говоря уже о тех, кто здесь живет. То есть, получается: моя любимая женщина открыто проявила неприязнь к человеку другой национальности, о котором ничего, кроме того, что он из Хабаровска, не знала и который ей не сделал ничего плохого». Мне было стыдно за нее. Разве для того, чтобы любить Украину, обязательно нужно ненавидеть Россию? Я так не смогу.
