.
Пэрис удивилась, увидев его на пороге.
– Что‑то стряслось с мамусей? – спросила она.
Грубее, чем хотел, Дуэйн ответил:
– Я не в курсе. Я зашел проверить ваш жетон.
– Он на месте. Хотите знать еще чего– нибудь?
Дуэйну хотелось иного – поцеловать ее надутые губки, распустить собранные в хвост волосы. Бедра у нее, отметил Дуэйн, тоньше, чем его руки.
– Мне нужно убедиться, что он в порядке.
– Входите, но вам придется снять ботинки. У меня светлый палас.
Сама Пэрис была в тапочках с правдоподобными до оторопи кошачьими мордами. Кошачьи глаза искрились, а усы подрагивали, когда Пэрис мягко ступала по светлому ковру, направляясь в гостиную.
Полтинник сидел в прогулочной коляске и зачарованно наблюдал, как на экране констебль Слива поднимается в гору на велосипеде. Комната была чистая и неуютно – опрятная, игрушки Полтинника хранились на полках в стенной нише прямо в коробках из магазина. Пэрис и Дуэйн сели на диван напротив друг друга.
– Вам не положено оставаться со мной наедине, это ведь переулок Шлюх, – сказала Пэрис.
– Мы не одни, – возразил Дуэйн. – Он ведь тоже здесь, а. Полтинник?
Полтинник не отозвался, таращась в телевизор.
– Любит телик смотреть, – заметил Дуэйн.
– Угу, – кивнула Пэрис и гордо добавила: – Все рекламы знает.
– Он такого же цвета, как я. Его отец был черным?
– Да, его папа – Карлтон Уильямс. Знаете его?
– Нет.
– Как нет?! – воскликнула Пэрис. – Вы должны его знать!
– Только потому, что я черный, я не обязан знать всех чернокожих в поселке.
Они посмотрели друг на друга и быстро отвели глаза. Дуэйн подумал, что наконец– то увидел лицо сердечком. Пэрис могла бы сниматься для открыток к святому Валентину.
– То стихотворение, что вы написали… – сказал он.
Пэрис опустила глаза.
– Да?
– Его написала Элизабет Баррет Браунинг, верно?
– Как вы узнали? – удивилась девушка.
– Я полицейский, – ответил Дуэйн. – Мне положено все знать. Ну так что, посмотрим жетон?
Пэрис стряхнула тапок – кошку и протянула Дуэйну тонкую бледную ногу. Дуэйн принял босую ступню, взяв за пятку. Он рассматривал голубоватые вены, оплетавшие ногу, словно линии на выцветшей дорожной карте. Ногти Пэрис выкрасила в перламутрово – розовый. Дуэйн осторожно повернул металлический жетон на ее щиколотке.
– Я тоже написала несколько стихов, – сказала Пэрис. – Но они говеные.
– Уверен, что нет, – возразил Дуэйн.
– Да правда говеные. На нормальные у меня времени нет. Вон с ним сплошные хлопоты, а он такой нытик, коли на него находит. Элизабет Баррет Браунинг хорошо было, лежи себе на софе, хворай в охотку да с собачкой играйся.
