В темноте раздается треск веток, потом из лесопосадки появляются парни Истомина, двое из которых под руки волокут Савельева. У того жалкий, потрепанный вид, один ботинок он где-то потерял, пиджак испачкан. Но самое главное – в его глазах ужасная, тяжелая тоска загнанного животного, которого сейчас будут живьем жрать неизвестные хищники.
– Мне его жалко, честное слово! – говорю я Маше на ухо.
– Чего их жалеть? – в отчет шепчет Машка. – Они живут, как боги! Пусть хоть иногда почувствуют себя не по-королевски!
Странно. И это говорит Машка, отец которой почти достиг уровня доходов Савельева и Аркадьева… Может, ей просто не хватало папиного внимания в детстве?
Парни снова заклеили Савельеву рот скотчем. Они вытаскивают его на асфальт и снова ставят на колени перед машинами. Свет фар светит нашему пленнику в спину. Перед ним стоит Вадик в маске с бутафорским пистолетом в руке. Рядом появляется Андрюха и включает свет на камере.
– Не стоило вам пытаться от нас убежать, – спокойно говорит Вадик, поигрывая оружием. – Это бесполезно! Мы достаточно серьезная организация, чтобы не допускать оплошностей…
Вадик поворачивается к Андрею, заглядывает в объектив и сообщает:
– Наши требования – полный контроль, равноправие, свобода информации. Остальное – позже. Комитет Неповиновения – теперь в России.
Звучит как рекламный слоган.
Завершив произнесенную ахинею серьезным кивком головы, Вадик поворачивается к трясущемуся Савельеву.
– Ничего личного! – говорит он, приставляя ко лбу нашего пленника дуло пистолета.
Савельев закрывает глаза. Его тело напряжено до предела – деревянная спина, сбивчивое дыхание, руки, сцепленные в замок на затылке. Вокруг царит абсолютная тишина – ив этой тишине раздается выстрел.
Человек, стоящий посреди дороги на коленях, вздрагивает и оседает на землю.
Я инстинктивно подношу руки ко рту. Вадик и Андрюха бросаются к телу.
– Черт! – выскакивает из «майбаха» Аркадьев.
Мы все подбегаем к лежащему на земле Савельеву – а Аркадьев уже вовсю лупит друга по щекам.
– Артем! Тёма, дружище! Эй! Алё! – тормошит лежащего на земле Савельева Аркадьев.
Мы все в растерянности топчемся рядом.
Наконец несчастный Савельев открывает глаза.
– Тёма! С днем рожденья! – орет Аркадьев.
В зрачках человека, лежащего на земле – другая сторона реальности. Тихий, первобытный ужас. Глубокое, бездонное непонимание. Удивление, граничащее с помешательством. Оцепенение. Безразличие. Отчаяние.
– Тёма! – трясет Савельева за плечи Аркадьев. – С днем рождения!
