Меня собираются казнить за то, что я убил человека...
Откуда могло взяться столь чудовищное обвинение? Как вообще кому-то могло в голову прийти, будто я отравил Бруто? Какие основания... Стоп!
¡Dios mío! Я понял, что произошло. Ведь дядюшка прислал мне в подарок бренди, которое я вернул ему, сказав Хосе, будто сей благородный напиток из моих собственных запасов. Так вот оно что: в бренди был подмешан яд!
Коварный дядюшка хотел отравить меня, а в результате отравился сам.
Открытие, поразившее меня, как удар грома, расставило все по своим местам. Бруто воспитывал меня с одной-единственной целью: управлять от имени племянника поместьем, что обеспечивало ему самому хороший доход и высокое положение в обществе. И пока меня интересовали лишь лошади, карты, шлюхи да попойки, все шло хорошо. Однако когда мы серьезно поссорились, дядюшка почуял опасность.
Я вспомнил, как прошлым вечером в порыве гнева пригрозил старику, что уволю его и сам стану вести все дела. У меня вовсе не было намерения осуществлять эту угрозу, но ведь дядюшка-то этого не знал. Бруто никак не мог допустить подобного поворота событий: ведь лицензия на торговлю ртутью принадлежала мне и формально он не владел никакой собственностью, а всего лишь служил у меня управляющим.
И тут мне вспомнилась еще одна деталь, прекрасно укладывавшаяся в канву событий. Несколько лет назад дядюшка попросил меня на всякий случай подписать документ, согласно которому я признавал его своим наследником. Эта бумага ничего для меня не значила, я подписал ее не глядя и больше не вспоминал о ней, но ведь в случае женитьбы на Изабелле старое завещание потеряло бы силу.
Теперь стало понятно и то, почему Бруто в свое время пытался направить меня на духовную стезю. Католические священники дают обет безбрачия, так что стань я клириком, ему не пришлось бы беспокоиться насчет появления у меня возможных законных наследников.
Так вот почему дядюшка прислал мне отравленное бренди – а я, ничего не ведая, отправил злоумышленнику обратно его же «подарочек».
Бруто погиб по собственной вине.
Желая немедленно снять с себя несправедливое обвинение, я вскочил было на ноги, но тут же снова сел. Да, я понял, как было дело, но кому я об этом расскажу? Индейцу, храпевшему справа от меня? Жалким нищим, сваленным с ног непомерным количеством пульке? Псу lépero, которого я ударил в лицо? Тюремщику, вообразившему, будто это я выбил ему глаз?
Мне придется подождать до завтра. Конечно, законник из меня никакой, но, по крайней мере, я знал, что вице-король не вешает людей без допроса и хотя бы формального разбирательства. Разве я не имею право на abogado, адвоката? Правда, представление о работе этих людей у меня имелось весьма смутное, однако мне приходилось слышать, что адвокаты дают советы обвиняемым и выступают в их защиту в суде.
