Большую роль сыграл здесь звучный, громкий голос, Он увлекал иногда и меня самого. Я не хвалу себе пою, нет: я только передаю то ощущение, которое родилось во мне под влиянием собственных слов. Опасенья мои, что материала не хватит и на сорок минут, не оправдывались: на деле получилось, что проговорил я два с половиной часа. Отмечаю с особенной гордостью, что за эти два с половиной часа видел много серьезных вытянутых лиц, направленных к столику. Всего собралось до двухсот тридцати человек. Больше кинематограф вместить не мог. Многие стояли в дверях. Беседу провел без остановки. Голос порою сдавал от усталости, но вдруг оживлялся, крепнул и к концу так свежо звучал, что, кажется, продержался бы еще новых два с половиной часа.
Скачки были страшные. Из одной отрасли перебрасывался в другую — на собственный взгляд непоследовательно; затронул много вопросов, с которыми сам знаком лишь поверхностно, и с такой уверенностью их трактовал, что можно было подумать, будто их разбирает осведомленный, компетентный человек. Иногда, моментами, в голове была совершенная пустота, и я не знал о чем говорить. Но здесь спасала начитанность. Находились красивые слова; они сами собою срывались с языка, и мне сдается даже, что эти именно места и оставляли наибольшее впечатление, как наименее трудные, как наиболее лирические. Часто я мыслью плелся за потоком случайно срывавшихся слов. Сами собой зарождались из этих случайных слов вопросы, разбирать которые не имел в виду — таков, напр., вопрос о роли духовенства. Вообще это состояние, — ну будь, что будет! — это состояние охватывало и увлекало несколько раз. Не надеялся я на аудиторию, — думал, что утомятся после первого получаса и будут мешать своим хождением, покашливаньем, разговором… Ничего подобного не случилось. Все время взрослая публика держалась спокойно и внимательно слушала. Только однажды слушатель не мог сдержаться и среди глубокого молчания вдруг захлопал, закричал неуместное «браво». Это было один раз. Затем, два-три раза переходили дети с места на место — и только. Потом, по окончании речи, подошли ко мне две барышни и просили списать заключительные слова лирического тона.
Эти два с половиной часа прошли незаметно, а сколько осталось совершенно незатронутых вопросов! Обнаружилось это — увы! — лишь после лекции, когда я взглянул в предполагавшийся план. Ясно одно: мы, интеллигенция, оказались совершенно неготовыми. В социальных вопросах приходится разбирать все с азбуки. Берешь не знанием, а смелостью, так что в серьезном споре со знающим человеком пожалуй что на каждом шагу пришлось бы выбираться из грязного положения. Несколько примиряет с этим незнанием искренность порыва и его полное бескорыстие.
