Возвращаются сбежавшие из класса товарищи с калачами и горячими булочками. У Ласточкина текут слюнки, опять есть хочется.
— Иван Иванович! позвольте выйти, — жалобно просится он у надзирателя.
Тот согласен, только чтобы выпущенный не шумел в коридоре.
___________
На другой день перед уроком Ласточкин подошел к Струкову.
— Я тебе дам пять рублей за ту марку, — предлагает он.
Струков растерянно смотрит на него и, заикаясь, спрашивает: — Ты серьезно говоришь.
— Конечно, вот тебе и деньги!
Струков достает книгу, из неё тетрадочку с марками и со вздохом отдает драгоценную марку товарищу. Полученный золотой он украдкой под партой завязывает в уголок платка, чтобы не потерять, и потом грустно смотрит на ликующего Ласточкина. Около того опять собрались товарищи, и довольный Ласточкин показывает всем свою покупку. Струкову грустно: никто теперь им не интересуется, а кое-кто поглядывает на него как будто с насмешкой: — Продал, мол, главное сокровище. Хорош коллекционер! — Не радуют и деньги, хотя они пригодятся, вон башмаки совсем разваливаются. — Вспомнив о башмаках, Струков поднимает ногу на сиденье парты и начинает замазывать чернилами дырку башмака, из которой белеется носок. Кажется, все замазал, глядишь, движение ноги — и опять появляется белое. Струков старается не глядеть на счастливого соперника.
Начинается урок, и вовсе не до того: каждую минуту могут спросить. Учитель ходить по классу и завертывает порой даже в проходы между парт. Начинается трудное место в переводе, и Струков наклоняется к соседу: — «Вася, переведи!»
Оба мальчика, усердно уткнувшись носами в учебник, чуть слышно шепчутся. Их отвлекает от дела поднявшийся шум.
Попался, оказывается, Ласточкин, все время возившийся со своей коллекцией марок. Он хотел передать альбом соседу; учитель, как на грех, обернулся и арестовал «постороннюю книгу». Альбом безвозвратно погиб, так как латинист, строгий старик, никогда не отдает захваченные им книги или картинки. Почти весь класс, обернувшись, глядит на бедного Ласточкина. Тот пытается выпросить альбом, но учитель так сердито накидывается на него, что испуганный мальчик поскорей усаживается на место.
Струков, забыв о переводе, смотрит на него с тоской.
— Пропала марка! Эх… разиня. Такую редкость и не уберег. Зачем я ее продал? — И он начинает сердиться на Ласточкина, который как будто и не очень огорчен, улыбается и подмигивает кому-то там на передней парте. Струкову чуть не до слез жаль марку, лучшую его марку. И как нарочно он получает от Ласточкина лаконическую записку: — «Очень наплевать!»
