— Такая беленькая, глаза голубенькие, сиротка?
— А-а-а, это Дунька!.. У нее дедка арестант. Знаю. Она нянькой у Ефима-кузнеца. Вон там на краю.
Мальчик указал рукой на последнюю избу.
Через минуту старик стучал под окном этой избы. Из избы вышли две женщины: одна молодая, красивая, в повойнике, другая, с ребенком на руках, — худенькая, бледная, бедно одетая, с белокурою косой.
— Старичок милостынку просит, сказала вторая.
— Нет… нет… Дунюшка! — тихо проговорил старик и опустился на скамью, что была под окном.
— Дедынька, желанный! ты ли!? Да как же!.. Ох, не верится! — выкрикнула девушка и, передав ребенка молодухе, бросилась к старику и припала к его ногам.
— Дедынька, родненький!.. Как же ты вернулся? Какое мне счастье! Пришел… Глаза не верят… плакала и причитала девушка.
— Вернули меня, дитятко… Неповинен я. Бог правду видит… Милая, рад я… Доплелся… Не помню, что и говорю… Дунюшка!
Кругом стал собираться народ. Из толпы выдвинулся седой маленький старичок.
— Осип Ильич! кум дорогой! Добро пожаловать! — проговорил он и протянул руку.
— Признал, Степан Васильич! Состарился. Десять лет в Сибири я горе-горевал… Отпустили… Невиновен был… Ошибка вышла… Приплелся на родине умереть.
— Зачем умирать! Мы тебе хатку отведем и живи около нас. Теперь полегче жить. Воля-матушка пришла.
— Наслышан про нее, зорьку ясную. С Дунюшкой дайте век скоротать!.. Отдохну после горя лютого… Еще поработаем… Спаси вас, православные!
Старик кланялся на все четыре стороны, плакал умиленными слезами, а около него сияло счастием и радостью худенькое лицо белокурой девушки.
